Лорен Оливер - Пропавшие девочки

Помню, однажды, когда я была маленькой, Ник разозлилась из-за того, что я разбила ее любимую музыкальную шкатулку, подарок от мамы. Я сказала ей, что сделала это случайно, но на самом деле все было не так. Признаюсь, я ревновала. Мне мама ничего не подарила. Ничего удивительного, да? Ник всегда была любимицей.

Но после этого я все же чувствовала себя плохо. Очень плохо. Помню, я убежала и спряталась в доме на дереве, который построил Паркер. Я собиралась остаться там навсегда. Само собой, где-то через час я проголодалась и спустилась вниз. Никогда не забуду, как приятно было видеть маму с папой, которые ходили по улице с фонарем и звали меня.

Думаю, это и есть самое приятное в исчезновении: та часть, когда люди ищут тебя и умоляют вернуться домой.

Кто-то стучит кулаком в окно, и я с визгом подпрыгиваю. Потом в окно светят фонариком. Охранник жестом просит меня опустить стекло.

– Ты в порядке? – спрашивает он.

Я узнаю в нем одного из тех, кто стоял в воротах и наблюдал за порядком, пока гости покидали парк. Наверное, он также должен проследить за тем, чтобы на парковке никого не осталось. Я смотрю на консоль и понимаю, что просидела в машине больше двадцати минут.

– Я в порядке, – отвечаю я.

Охранник, похоже, мне не верит. Он светит фонариком прямо мне в лицо, практически ослепляя. Видимо, хочет посмотреть на мои зрачки и убедиться, что я не пьяна и не под кайфом. Я заставляю себя улыбнуться.

– Правда, я уже уезжаю.

– Тогда ладно, – отвечает он, постукивая по боку машины костяшками пальцев, чтобы придать вес своим словам. – Только сначала допиши сообщение, а потом уже выезжай на дорогу.

Я замечаю, что все еще держу в руках телефон Дары.

– Хорошо, – обещаю я.

Удовлетворенный моим ответом, он отворачивается и уходит по направлению к воротам.

Я снова поднимаю стекло, поворачиваю ключ в зажигании и включаю кондиционер. Слова охранника навели меня на одну мысль.

Я собираюсь отправить сообщение на этот номер из Ист Норуока, с которого пришли два полуобнаженных фото. С минуту сомневаюсь, набираю и стираю текст. В конце концов останавливаюсь на простом: « Привет! Ты где?»

Знаю, это сумасшедший риск, я действую наобум. Я даже и не жду ответа. Но почти мгновенно телефон Дары звякает. Я чувствую, как к кончикам моих пальцев приливает адреналин.

«Кто это?»

Я игнорирую вопрос.

«Снова смотрела наши фотки, – пишу я. И добавляю: – Они такие горячие». Я вытираю пот со лба внутренней стороной запястья.

С минуту телефон молчит. Мое сердце бьется так сильно, что я слышу его стук. Затем, когда я уже готова сдаться и нажать на газ, экран снова загорается.

«Серьезно, кто это?»

Понимаю, что я неосознанно задержала дыхание. Теперь я делаю длинный выдох, чувствуя себя воздушным шариком, который только что проткнули.

Умом я понимаю, что фото, скорее всего, ничего не значат. Дара просто напилась, разделась и позволила какому-то уроду сделать несколько снимков, а теперь даже не помнит об этом. Конец истории. И я не могу объяснить непроходящее, устойчивое чувство, что именно здесь кроется какая-то ниточка, которая поможет мне связать воедино события последних четырех месяцев. То же чувство я испытываю, когда пытаюсь вспомнить слова знакомой песни, которые выскочили из головы.

Я пишу «ДАРА» большими буквами и отправляю.

Проходит одна минута, затем вторая. И хотя снаружи слишком темно, чтобы видеть лицо охранника, я уверена, что он следит за мной.

Дзынь.

«Ты, на хрен, думаешь, что это шутка?»

Я еще думаю над ответом, когда приходит второе сообщение.

«Не знаю, что за игру ты затеяла, но советую тебе быть осторожнее».

И еще:

«Это серьезно, мать твою. Если ты что-то знаешь, лучше держи язык за зубами, или пожалеешь!!!»

Охранник снова направляется ко мне. Я с силой бросаю телефон в подстаканник, как будто могу разбить его на кусочки вместе с сообщениями.

Нажимаю на газ, двигаюсь вверх по побережью и только на полпути осознаю, что еду домой. Я еду слишком быстро, на спидометре уже шестьдесят пять. Я нажимаю на тормоза, кровь стучит в ушах, воздух свистит за окном, отражая отдаленный рокот прибоя.

Что это может значить?

«Ты, на хрен, думаешь, что это шутка?»

Я думаю о том, что уже видела Дару сегодня: она садилась в автобус, обхватив себя руками, и подпрыгнула при звуке своего имени.

«…лучше держи язык за зубами, или пожалеешь!!!»

Во что же Дару угораздило вляпаться на этот раз?

Запись в дневнике Дары, 29 июля

ДОРОГАЯ НИК!

Я ЗАТЕЯЛА ИГРУ.

ОНА НАЗЫВАЕТСЯ: ПОЙМАЙ МЕНЯ, ЕСЛИ СМОЖЕШЬ.

Д.

Чувствую себя так странно, будто выпила целый галлон кофе. Я нервная и встревоженная. По пути домой все время заглядываю в зеркало заднего вида, почти готовая увидеть на заднем сиденье злобно ухмыляющегося незнакомца.

Как только я захожу домой, вижу, что сумка тети Джекки исчезла. Видимо, в итоге она решила уехать домой. Мама спит в кабинете, ноги запутались в одеяле. Верный признак того, что она приняла снотворное. Свет телевизора окрашивает комнату в синий, отбрасывая дрожащие отсветы на стены и потолок, отчего все вокруг кажется затопленным водой. Ведущий новостей с серьезным видом смотрит в камеру, а ниже ярко-красными буквами написано: «СНОУ ЧТО-ТО СКРЫВАЮТ? ПОВОРОТ В ДЕЛЕ МЭДЛИН СНОУ».

На экране ведущий произносит:

– Подробности вы узнаете из нашего интервью с соседкой семьи Сноу, Сьюзен Хардуэлл, сразу после рекламы.

Я выключаю телевизор и радуюсь наступившей тишине.

Сколько раз я слышала это за прошедшую неделю? Когда человек исчезает, все решают первые семьдесят два часа.

Я видела Дару перед ужином, всего пару часов назад, когда она садилась в автобус. Но у нее не было сумки, и она не взяла с собой телефон. Так куда же, черт возьми, она могла отправиться?

Включаю свет в комнате Дары, чувствуя себя немного лучше, менее напуганной, когда перед моими глазами предстает привычный беспорядок в ее комнате. На этот раз я точно знаю, что ищу. Несмотря на все нытье Дары о праве на личную жизнь, она слишком ленива, чтобы как следует что-то прятать, и я нахожу ее дневник на обычном месте, в самой глубине маленького ящичка в ее расшатанной прикроватной тумбочке под кучей ручек, старых телефонных зарядок, презервативов и жвачки.

Я сажусь на ее кровать, которая жутко скрипит подо мной, словно возмущенная моим вторжением, кладу дневник на колени и открываю. Когда я нервничаю, у меня всегда чешутся ладони. Но меня подталкивает тот же самый необъяснимый инстинкт, что и много лет назад на уроке географии. Дара в беде. Она уже давно в беде. И только я могу ей помочь.