Стивен Кинг - Гвенди и ее шкатулка

– Мне обязательно надо рассказывать?

Он поднимает руку ладонью вверх, как бы говоря: Тебе решать .

– Я никогда никому не рассказывала об этом.

– И никогда не расскажешь, как я понимаю. Так что, возможно, сейчас твой единственный шанс.

– Я ему крикнула: «Чтоб тебе сгнить в аду!» – и нажала красную кнопку. Я не имела в виду буквально , но он убил человека, которого я любила, и пропорол мне ногу ножом, и у меня просто вырвалось… Я не думала, что он и вправду…

Но именно так все и было.

Гвенди умолкает, вспоминая, как лицо Фрэнки сморщилось и почернело, как его глаза помутнели и лопнули, вывалившись из глазниц. Его нижняя челюсть отвисла, губа поехала вниз, словно рулонная штора со сломанной пружиной. От его вопля – от удивления? от боли? от того и другого? Гвенди не знает и не хочет знать – из гнилых, расползающихся десен вылетели все зубы, вывалились шквалом желтых и черных осколков. Его челюсть вырвалась из суставов и упала на грудь, в прямом смысле. Кожа на шее пошла волдырями и полопалась с громким противным треском. Кожа на щеках рвалась, словно прогнившая парусина, из разрывов текли реки гноя…

– Не знаю, в аду он сгнил или нет, но то, что он сгнил, это точно, – говорит Гвенди и отодвигает тарелку с кофейным тортом. У нее пропал аппетит.

– Что ты сказала всем остальным? – спрашивает мистер Фаррис. – Надо же было придумать какую-то правдоподобную историю. Тебе пришлось быстро соображать.

– Кажется, я ничего не придумывала. Кажется, за меня думал пульт. – Гвенди ждет, что он на это ответит. Но мистер Фаррис молчит, и она продолжает: – Я закрыла глаза, снова нажала красную кнопку и пожелала, чтобы Фрэнки исчез. Пожелала от всей души. А когда открыла глаза, его уже не было. Был только Гарри. – Она изумленно качает головой. – Все получилось.

– Конечно, все получилось, – говорит мистер Фаррис. – Красная кнопка, она очень… многофункциональная, скажем так. Да, именно так мы и скажем. Но за десять лет ты на нее нажимала считаные разы, что характеризует тебя как человека с поразительной выдержкой и силой воли. Это достойно всяческого уважения. – Он салютует ей стаканом с молоком.

– Одного раза было достаточно, более чем, – говорит Гвенди. – Из-за меня случилась трагедия в Джонстауне.

– Ты слишком высокого мнения о себе, – резко произносит он. – Трагедия случилась из-за Джима Джонса . Этот так называемый преподобный отец был больной на всю голову. Параноик с фиксацией на собственной матери и убийственным самомнением. Что касается твоей подруги Оливии… Я знаю, ты всегда думала, что отчасти несешь ответственность за ее самоубийство, но это не так, я тебя уверяю. У Оливии вечно была ЗАСАДА, выражаясь вашим же словом.

Она изумленно смотрит на него. Он что, подглядывал за ее жизнью, как извращенец (Фрэнки Стоун, например), роющийся в нижнем белье в шкафу? И много ему удалось подсмотреть?

– В частности, у нее были проблемы с отчимом. Он… как бы это сказать поприличнее? Он ее домогался .

– Вы серьезно?

– Я серьезен, как сердечный приступ. И ты знаешь правду о юном мистере Стоуне.

Да, она знает. Полиция обвиняла его в совершении как минимум четырех изнасилований и двух попыток изнасилования в Касл-Роке и ближайших окрестностях. Возможно, также в изнасиловании и убийстве в Кливс-Миллсе. Насчет последнего следователи сомневались, но Гвенди была уверена, что это он.

– Стоун бредил тобой много лет , Гвенди, и он получил по заслугам. Это он убил твоего мистера Стритера. Он, а не пульт управления.

Она его почти не слышит. Она вспоминает все то, к чему обычно старается не возвращаться. Разве что во снах, над которыми она не властна.

– Я сказала полиции, что Фрэнки пытался меня изнасиловать, а Гарри ему помешал. Они подрались, Фрэнки убил Гарри и убежал. Наверное, они до сих пор его ищут. Я спрятала пульт и монеты в комоде. Думала, может быть, окунуть каблук туфли в кровь Гарри, чтобы объяснить… его рану… но не нашла в себе сил. Хотя это было не важно. Они просто решили, что Фрэнки забрал орудие убийства с собой.

Мистер Фаррис кивает.

– Тут не тот случай, когда все хорошо, что хорошо кончается, но могло быть и хуже. Гораздо хуже.

Гвенди горько улыбается и от этой улыбки кажется намного старше своих двадцати двух.

– Вас послушать, так все прекрасно. Как будто я прямо святая Гвенди. Но я-то знаю… Если бы вы не дали мне этот чертов пульт, все было бы иначе.

– Если бы Ли Харви Освальд не устроился на работу в книгохранилище в Техасе, Кеннеди благополучно закончил бы свой президентский срок, – говорит мистер Фаррис. – Если все время зацикливаться на «если», можно свихнуться, дитя мое.

– Думайте что хотите, мистер Фаррис, но если бы вы не дали мне пульт, Гарри сейчас был бы жив. И Оливия тоже.

Он на секунду задумывается.

– Гарри? Да, может быть. Может быть . Что до Оливии, она была обречена. Ты за нее не отвечаешь, поверь мне. – Он улыбается. – Кстати, хорошая новость! Тебя примут в Айове! Твоя первая книга… – Он опять улыбается. – Пусть это будет сюрпризом. Скажу только, что ты захочешь надеть свое самое лучшее платье, когда тебе будут вручать награду.

– Какую награду? – Она сама удивляется и даже немного стыдится своего жадного любопытства.

Он снова небрежно поводит рукой.

– Я и так сказал больше, чем нужно. Еще чуть-чуть, и я переделаю все твое будущее, так что не надо меня искушать. Я ведь поддамся, если ты будешь настаивать, потому что ты мне нравишься, Гвенди. Твой срок владения пультом был… выше всяких похвал. Да, я знаю, что это была тяжкая ноша. Словно несешь на спине невидимый рюкзак, набитый камнями. Но ты даже не представляешь, сколько сделала добра. Сколько предотвратила несчастий. Если использовать пульт с дурным умыслом – а твои помыслы, кстати, никогда не были злыми, даже тот эксперимент с Гайаной был предпринят из чистого любопытства, – он высвобождает немыслимый потенциал зла. Если оставить его в покое, он может стать мощной силой добра.

– Мои родители уже было сделали первый шаг на пути к алкоголизму, – говорит Гвенди. – Я почти уверена, что так и было. Но потом они бросили пить.

– Да, и кто знает, сколько еще бед и несчастий предотвратил пульт управления, пока был у тебя. Даже я не знаю. Массовая резня? Бомба в зале ожидания на Центральном вокзале? Убийство кого-то из лидеров, которое развязало бы третью мировую войну? Конечно, он не отменяет все зло – мы оба читаем газеты, – но я скажу тебе одно, Гвенди. – Наклонившись вперед, он сверлит ее взглядом. – Он отменил многое. Очень многое .