Сарина Шиннок - Тихий Коррибан

- Дай руку, - просит он.

Я, опустившись на одно колено, протягиваю ему ладонь, на которую он кладет что-то и сам загибает мои пальцы. Кажется, он отдал мне нечто для него ценное.

- Как тебя зовут? – спрашиваю я, и взгляд ребенка меняется – мальчик словно за миг становится на годы взрослее, и он… гневается на меня за мой вопрос. Кровь стучит в мои виски, я больше не могу дышать воздухом, полным гари, и мир перед взором вновь проваливается во тьму.

Когда я прихожу в себя, горло все еще першит, а голову сдавливает боль. Но я лежу в помещении, где отсутствует запах горящих химикатов. Я отдыхаю на своей кровати, в спальне своего поместья.

Это случилось снова. И снова приходится задать себе вопрос, не было ли это сном. Что-то зажато в моем кулаке. Я смотрю на свою ладонь и вижу битые ракушки с океанского побережья. Опять это раннее детское воспоминание. Так неужели там, на лестнице это был я сам? Иная реальность способна устроить и такое, и в этом, возможно, есть смысл. Меня рано оторвали от семьи, но не настолько, чтобы я не помнил сдержанного отказа матери от меня. Я был уверен, что сознательно никогда не держал за это зла на родителей. Но, может, хоть и не признаваясь себе в чувстве обиды, я, тем не менее, ощущал себя покинутым, преданным? Ведь бывало, что я даже допускал мысль, что на самом деле являюсь не их сыном, раз уж они так легко решили обойтись без меня. Факт то, что с тех пор я больше не называл свое имя никогда. Я требовал, чтобы все звали меня исключительно по родовому имени.

Встав с постели, я замечаю, что у кровати, рядом со стоптанными сапогами валяется топор. Лезвие покрыто засохшей коричневой кровью. За стенами снова шумит охрипшее голорадио, включающееся самопроизвольно. Я должен услышать эту трансляцию. Похоже, снова чрезвычайные новости:

«В лесах на северной окраине Караннии сегодня был обнаружен обгоревший труп человека, мужчины в возрасте около сорока стандартных лет. Не исключается возможность как умышленного убийства, так и убийства или самоубийства по неосторожности. Начато расследование…».

Выслушав репортаж, я окидываю взором кабинет и вижу именно то, чего опасался – исчезли все мои картины. Ума не приложу, каким образом это было возможно. И, кажется, на стене появляется темное пятно. Что же происходит? Что реально, а что нет? Ответы вряд ли можно найти с помощью холодного разума.

Под окнами около дворца стоит пара людей – девушка, в которой я сразу узнаю графиню Налджу, и черноволосый пожилой мужчина в темных одеждах. Форма его бороды и седина на висках выдают в нем Борджина, Герцога Серенно. Мне нужно услышать, о чем они говорят. Я спускаюсь на первый этаж. Вглядевшись вновь в лица беседующих, я вижу в них обеспокоенность и напряжение.

- Вы думаете, графиня, с ним что-то случилось? – осведомляется Борджин.

- Меня он давно беспокоил, - с горечью в голосе отвечает Налджу, - он выглядел усталым, изможденным. Словно болел…

- Вы говорили с ним об этом?

- Больше о его прошлом. Хоть и без радости. И он никогда не звал меня к себе, хоть и знал, что мне очень интересно, как живет бывший джедай. Зато разрешил гулять в своих садах, когда я захочу.

Герцог протяжно вздыхает и скрещивает руки на груди.

- Зря родители отдали его в Орден Джедаев, - произносит он, качая головой. - Он наш граф, его было ни к чему дополнительно учить справедливости и самопожертвованию.

Они говорят обо мне, в этом нет сомнений. Неужели прошло столько времени, что уже забили тревогу из-за того, что со мной невозможно выйти на связь? Я вновь пытаюсь открыть окно, но безуспешно. Я кричу графине и герцогу о том, что я здесь, силюсь докричаться до них до тех пор, пока не срываю голос, а головная боль становится такой невыносимой, что я буквально слепну из-за нее. Но они меня так и не услышали! Даже не повернулись. Почему так происходит, когда я прекрасно слышал их, притом, что они даже разговаривали вполголоса? Меня доводит до грани отчаяния то, что люди не слышат моего крика. От боли в голове перед глазами еще долго пляшут пятна. Я знаю, что нужно продолжить поиски ответов, и что та проклятая дыра ждет, как бы это ни звучало. Но лучше вооружиться перед визитом в новое непредсказуемое место.

Я отпираю массивный сундук с оружием – фамильным и трофейным – и достаю традиционный графский кинжал и автоматический пистолет-слагомет «Гарпунер» с парой запасных обойм. В свою очередь топор, принесенный из мертвого леса, убираю в сундук и закрываю тяжелую крышку. Не чувствуя полной ясности в мыслях, я спускаюсь в подвал. На стене уже семнадцать кровавых отпечатков рук. Связаны ли эти отметины со смертями? Если да, то те две, свидетелем которых я стал, лишь малая часть трагедии – погибло всего семнадцать человек, и люди будут умирать еще… Отпечатки расположены в два ряда один под одним, и в верхнем ряду их десять. Так всего жертв будет двадцать? Видимо, это в лучшем случае.

Снова прыгнув в дыру и пройдя по расширившемуся туннелю, я останавливаюсь перед металлической дверью, покрытой мокрой ржавчиной. В помещении за ней оказывается зябко из-за высокой влажности. Узкий коридор, полностью сооруженный из металла, проржавлен до черноты, гниющий пол местами просел, и в углублениях скопилась темная грязная вода. Около луж влаги произрастает белая плесень, черные коробочки со спорами находятся практически на уровне моего лица. Опасно подходить на расстояние, позволяющее срезать ростки кинжалом – я активирую световой меч. И пока расчищаю себе путь по непроглядно темному коридору, свет клинка, к счастью, не приманивает ни одну тварь. Строение, в котором я нахожусь, имеет цилиндрическую форму, в его центре, за периллами по правую сторону коридора, находится массивная конструкция с различными панелями управления, давно не находящимися в применении, и ведущим к ним кабелями, а по левую сторону – проржавевшие решетки камер с черными заплесневевшими стенами. Я нахожусь в заброшенной тюрьме жуткого вида, и дело не в том, что здесь кромешный мрак и пробирающая до костей сырость, а в том, что тесные камеры даже без коек, расположенные по кругу, не имеющие дверей и потому открывающие возможность постоянного наблюдения за заключенными, можно назвать совершенно непригодными условиями содержания даже для полуразумных созданий.

Пройдя ряд пустующих камер, я подхожу к лифту без дверей. Судя по свечению клавиш панели управления, ехать можно только вниз. Так, значит, этот тюремный комплекс уходит под землю? Не является ли в таком случае это строение чем-то худшим, нежели место лишения свободы – незаконным лагерем или базой для некой противоправной деятельности в отношении живых существ? Может, я смогу узнать это. Я нехотя касаюсь липкой от грязи кнопки, и лифт со скрежетом и скрипом спускается на этаж ниже. Проход между камерами и перилами здесь пересечен растянутыми между полом и потолком белесыми пленками, представляющими собой нечто среднее между слизью и паутиной. Среди этих органических пленок ползают толстотелые личинки-головастики с крупными темными глазами, осклизлые, молочно-белые, словно кишечные паразиты. Но еще более омерзительным оказывается то, что выползает из тьмы на четырех искривленных конечностях, чтобы пожрать подслеповатых, беспомощно визжащих личинок. Пока эта тварь ползает, она не достигает и половины моего роста, но если бы она поднялась на две ноги, была бы явно выше меня. Зелено-коричневое тело – сгорбленное, с выпирающими позвонками и ребрами – отблескивает, как хитиновые покровы насекомых. Искривленный книзу рот без зубов рвет и размозжает бледно-серую плоть личинки, а на меня в это время пялятся огромные овальные глаза, лишенные век, однородного желто-серого цвета. Монстр выглядит так, словно обитание в темноте под землей сказалось на нем, наградив его слепотой и рахитом, а также заставив питаться детвой из собственного выводка. За первой взрослой особью подтягиваются другие, разных размеров, ревущие, кусающие друг друга до появления желтой крови. Уцелевшие головастики с резким визгом расползаются по камерам, где за решеткой их не достанут крупные особи, и тогда твари бросаются на меня. Они слабы, нетвердо двигаются на хилых кривых конечностях, но я не хочу допускать малейшую возможность, чтобы нечто такое вцепилось мне в живот или в ногу. Выхватив пистолет, я успеваю уложить нескольких монстров выстрелами в голову, а с теми, что все же доползают до лифта, разбираюсь уже при помощи меча. Зарубив всех взрослых особей, я бегу к камерам, чтобы добить личинок, в почти инстинктивном стремлении не оставить в живых ни одного из этих омерзительных существ.