Тим Пауэрс - Три дня до небытия

Высокие раскидистые можжевельники и кипарисы бросали тени на плоские камни, выложенные рядами поперек лужайки S. На всех торчавших из травы кранах висели таблички: «Вода не питьевая», а стальные диски, заросшие травой, если их вытащить и перевернуть, оказывались подставками для цветов.

Маррити с удивлением узнал, что Грамотейка за несколько лет до смерти вступила в епископальную церковь, и теперь священник этой церкви произносил речь над ее гробом на пасаденском кладбище «Маунтин-Вью». Дюжина незнакомых Маррити стариков сидела возле могилы под зеленым передвижным навесом на складных стульях, облагороженных зелеными велюровыми чехлами. Маррити, Дафна и Шарлотта стояли в стороне, вместе с Беннетом и Мойрой.

Открытую могилу со всех четырех сторон укрыли полосами ярко-зеленого искусственного газона, а бирюзовый гроб из стекловолокна покоился на алюминиевых перекладинах над «склепом» – цементной коробкой, подогнанной по размеру гроба и выкрашенной в цвет меди. В десяти шагах в траве Маррити заметил куполообразную крышку склепа. Сам склеп нависал над открытой могильной ямой на стальных поперечных балках.

В морге на Калифорния-стрит священник произнес что-то вроде типового панегирика Лизе Маррити – «нашей сестре Лизе, любящей жене, матери и бабушке…» и поставил на переносной стереопроигрыватель кассету с песней «На крыльях орла» в женском исполнении. Сейчас, у могилы, он, разумеется, читал Двадцать третий псалом.

Среди старых вертикальных надгробий в старом юго-западном конце кладбища Маррити заметил одинокого мужчину. Он приостановился, наблюдая за траурной церемонией, и Маррити показалось, что это Берт Малк. Однако мужчина отвернулся и медленно побрел прочь. Маррити взглянул на Шарлотту, которая, конечно, тоже видела этого мужчину, но та пожала плечами.

Фрэнку пришло в голову, что Малк, должно быть, успел вчера утром забрать тело старого Маррити с площади перед больницей «Эль-Мирадор». Если бы не успел, полиция, обнаружив покойника с отпечатками Фрэнсиса Томаса Маррити, уже наверняка связалась бы с ближайшими родственниками. Однако ни Беннет, ни Мойра, все утро осаждавшие его расспросами, так и не поинтересовались, почему Фрэнк числится убитым.

Мойра была еще слаба, но от вчерашней контузии оправилась и на парковке возле морга шепнула брату, что у Беннета есть кое-какие деньги, которыми он хочет с ним поделиться. Беннет буркнул, что не знает, сколько останется после того, как он вычтет стоимость воскресного перелета в Шаста, а также гроба, похорон и палаты экстренной помощи. Маррити только кивнул и продолжал на все их расспросы о последних трех днях давать туманные, но утешительные объяснения.

Накануне утром они с Дафной и Шарлоттой обильно позавтракали «У Дэни» в Палм-Спрингс и десятичасовой электричкой доехали оттуда до Сан-Бернардино. От автостанции пешком дошли до улочки, где Маррити оставил свой пикап – он был припаркован там же. Мотор завелся с первого поворота ключа в зажигании. Фрэнк ощутил то глубокое, усталое облегчение, которое испытала Дафна. И, кажется, даже поймал слова, вертевшиеся у нее в голове: скоро дома .

Теперь он понимал, откуда взялась «психическая связь» между ним и Дафной, почему она достигла пика и синхронизировалась в последние несколько дней, и почему, вероятно, продлится еще несколько лет, прежде чем сойти на нет. И знал, почему такой связи не было у его двойника из 2006 года с тогдашней версией Дафны.

Вчера на рассвете был миг, когда Маррити направил свою астральную проекцию, покинувшую его изрешеченное пулями тело, чтобы заслонить линию жизни Дафны от Раскасса. Бесплотное внимание Маррити – его душа? – и душа Дафны слились в том вневременном не-пространстве, и возникшая связь протянулась в обе стороны: не только в будущее, но и в прошлое.

Старый пьянчуга Маррити не делал этого ни в одной из своих жизней.

Дафна еще не вспоминала о той временной линии, из которой они выбрались, – о линии, где Фрэнк Маррити был убит. Лепидопт спас его, с помощью машины времени возвратив мир всего на одну-две минуты назад, но Маррити и Дафна в этот момент находились «вне», и поэтому, вернувшись в четырехмерный мир, они сохранили память о том, что произошло до спасительного прыжка Лепидопта.

Как только Маррити доставил всех троих домой, Дафна надолго скрылась в душе и использовала всю горячую воду. Впрочем, Шарлотта, а затем и Маррити принимали душ, не обращая внимания на температуру воды. Дафна с удовольствием вытерлась полотенцем и переоделась в чистую одежду.

Потом девочка проспала до захода солнца, и уже в сумерках Маррити приготовил кастрюлю чили из магазина «Трейдер Джо». Они с Шарлоттой проговорили весь день, а после чили двое взрослых клевали носом в кресле под «Мэри Поппинс» – Дафна пересматривала фильм, который не досмотрела, уснув, в воскресенье вечером. Маррити мог позволить себе подремать под фильм, потому что Дафна смотрела не отрываясь, и Шарлотта, если хотела, могла смотреть ее глазами.

Потом все проспали двенадцать часов: Дафна в своей постели, Шарлотта в кровати Маррити, а Маррити на диване в верхней гостиной.

Утром Дафна и слушать не хотела о том, чтобы пропустить похороны Грамотейки.

Вместе с ключами Маррити положил в карман чистых брюк скомканное письмо Эйнштейна и частичку плиты Чаплина. Он подумывал о том, чтобы положить их в гроб, но гроб закрыли уже в морге. Он решил, что когда-нибудь потом вернется к могиле и зароет все в траву.

Нащупав их в кармане, Фрэнк думал, что теперь должны успокоиться все призраки. Лиза Маррити, она же Лизерль Марити или Марич, прошедшая долгий путь, прежде чем быть похороненной на этом калифорнийском кладбище. Отец Маррити, убитый в Нью-Джерси тридцать два года назад и с тех пор незаслуженно ненавидимый. Орен Лепидопт, отдавший жизнь, чтобы спасти Маррити и Дафну. Сам Эйнштейн, бессильно наблюдавший, как его открытия, одно за другим, приносят одни разрушения.

Маррити нащупал в кармане все еще влажный конверт, и в голове у него слова священника над гробом слились с голосом Эйнштейна: « Пребуду в доме Господнем многие дни… Ты хочешь спать. То будет сон благой. Ему сопротивляться ты не в силах ».

Маррити узнал последние три фразы – слова Просперо, обращенные к его дочери Миранде. В последний раз, подумал Маррити.

Прощай, Грамотейка. Спасибо, что вырастила двух сирот, которых бросила у тебя на руках моя мать, пьяница и самоубийца. Спасибо, что хотела, как лучше, даже если поступала неправильно, например, когда не рассказывала нам об опасном положении, в котором оказался наш отец, и не уничтожила сарай Калейдоскоп, как велел тебе твой отец.