Брэм Стокер - Граф Дракула, вампир (сборник)

Он их больше не ест, а собирает в коробку, как раньше, и уже осматривает углы комнаты в поисках пауков. Я старался заставить его поговорить о последних нескольких днях, потому что любой ключ к его мыслям сослужил бы мне неизмеримую пользу, но он не поднимался. Одну или две секунды он смотрел очень печально, а затем произнес голосом как бы отдаленным, словно обращаясь скорее к себе, чем ко мне:

— Все кончено! Все кончено! Он оставил меня. Не на кого мне теперь надеяться, кроме себя самого!

Потом, неожиданно повернувшись ко мне с решительным видом, он сказал:

— Доктор, не будете ли вы так любезны и не дадите ли еще немного сахара? Думаю, он бы пригодился мне.

— И мухам? — спросил я.

— Да! Мухи тоже любят его, а я люблю мух; поэтому я люблю его.

А ведь есть люди столь невежественные, что отрицают у сумасшедших способность аргументированно рассуждать! Я выдал ему двойную порцию и оставил таким счастливым, каких, полагаю, не много людей на свете. Хотелось бы мне проследить ход его рассуждений.

Полночь.

Снова перемена в нем. Я навестил Люси, которую застал в хорошем состоянии, и, вернувшись назад, остановился у нашей калитки, чтобы полюбоваться на закат, как вдруг опять услышал его вопль. Так как; его комната выходит именно на эту сторону, я слышал все яснее, чем утром. Это больно ударило меня по нервам, этот переход от восхищения великолепным лондонским закатом с его яркими цветами и роскошными красками, оживляющими мрачные тучи и темную воду,— к ужасной суровой действительности моего холодного каменного здания, полного трепещущего горя и всего того, что так тяготит мою душу. Я попал к нему, как раз когда солнце садилось. Из его окна был виден красный диск солнца. По мере того как солнце заходило, бешенство Ренфилда постепенно уменьшалось; как только солнце совсем зашло, больной выскользнул из рук тех, кто его держал, на пол — инертной массой. Удивительно, однако, какой сильной бывает реакция у сумасшедших: через каких-нибудь пять минут он опять спокойно стоял на ногах и озирался вокруг. Я сделал служителям знак не держать его, так как мне было интересно видеть, что он предпримет. Он подошел к окну и выбросил остатки сахара, затем взял коробку с мухами, выпустил пленниц и выкинул коробку в окно, после чего закрыл окно и сел на кровать. Все это удивило меня, и я спросил:

— Разве вы больше не будете разводить мух?

— Нет,— ответил он,— вся эта дрянь мне надоела!

Вот поразительный тип! Хотелось бы мне разобраться в складе его ума или же постичь причину его внезапных перемен... Стойте! Разгадка, кажется, уже найдена,— если-бы только узнать, почему его били конвульсии з полдень и при заходе солнца. Неужели солнце в определенные периоды дурно или, вернее, возбуждающе влияет на некоторые натуры, подобно луне? Посмотрим!

4 сентября,.

Пациентке сегодня значительно лучше.

5 сентября.

Пациентке гораздо лучше. Хороший аппетит, спокойный сон. Весела. Румянец возвращается.

6 сентября.

Ужасная перемена к худшему. Приезжайте немедленно. Я не стану телеграфировать Холмвуду, пока не увижусь с вами.

6 сентября.

Мой дорогой Арт!

Мои сегодняшние новости не особенно хороши. Нынешним утром Люси выглядела заметно осунувшейся. С одной стороны, это оказалось неплохо, а именно: испуганная видом Люси, миссис Вестенра обратилась ко мне за советом. Я воспользовался этим и сказал, что Ван Хелсинг, мой старый, учитель, знаменитый диагност, как раз приезжает ко мне в гости. и я совместно с ним займусь здоровьем ее дочери. Так что теперь мы можем свободно действовать, не возбуждая ее подозрений, что, при ее болезни, могло бы вызвать ее смерть. Нас окружают трудности, всех нас, дорогой друг, но с Божьей помощью мы их преодолеем, а для Люси, при ее болезни, это было бы гибельным. Если случится что-нибудь непредвиденное, я сейчас же напишу вам, так что мое молчание примите как знак; того, что все в порядке и что я жду новостей. В спешке вечно ваш,

Джон Сьюард.

7 сентября.

Ван Хелсинг приехал снова. Прежде всего он спросил, сообщил ли я Артуру все симптомы болезни Люси. Я ответил отрицательно:

— Я ждал, пока не увижусь с вами, как и сообщал в телеграмме. Я только написал ему, что вы прибываете, поскольку мисс Вестенра нездоровится, и что в случае необходимости я дам ему знать.

— Правильно, мой друг,— сказал Ван Хелсинг,— очень правильно! Лучше, чтобы он пока не знал; возможно, он и никогда не узнает. Я молюсь об этом, но, если понадобится, он узнает все. И, дорогой Джон, позвольте предостеречь вас. Вы имеете дело с безумцами. Все люди безумны на тот или иной манер, и как вы поступаете со своими безумцами, так поступайте и с остальным Божьим миром. Вы ведь не говорите, что у вас на уме. Значит, вы храните знания в подобающем месте, там, где они могут пребывать, набирать силу и давать приплод. То, что мы знаем, нам до времени придется хранить здесь и здесь.— Сначала он прикоснулся к моим сердцу и лбу, а потом к своим.— Сейчас я придержу мои соображения при себе, а позже изложу их вам.

— Почему же не теперь? — спросил я.— Это может принести пользу: мы бы пришли к какому-нибудь заключению.

Он остановился, взглянул на меня и сказал:

— Друт мой Джон, когда зерно еще только растет и не успело созреть, когда оно еще полно-далеком матери-земли и солнце не разукрасило его своей золотой краской, то и тогда хороший хозяин сорвет колос, потрет его в грубых руках, вы-

бросит зеленую мякину и скажет: «Взгляни! Это хорошее зерно, и, когда приспеет время, оно даст добрый урожай».

Я признался, что не понял иносказания. Вместо ответа он приблизился, взял меня за ухо, шутя подергал, точь-в-точь как когда-то на занятиях, и сказал:

— Хороший хозяин говорит так, когда знает, но не раньше. Однако вы не увидите, как хороший хозяин выкапывает посеянное, чтобы посмотреть, прорастает ли оно; это занятие для детей, которые играют в крестьян, а не для настоящих крестьян. Теперь понятно, дорогой Джон? Я посеял зерно, и природа принялась его взращивать; есть надежда, что оно вырастет; а я подожду, пока колос начнет наливаться.

Он прервался, воочию убедившись, что я понял. Потом продолжил, причем очень торжественно:

— Вы всегда были старательным учеником, и ваш книжный шкаф был полон. Вы были только учеником, а теперь вы — мэтр, но, надеюсь, вы не изменили доброй привычке. Помните, друг, знания надежнее памяти, и нам не следует полагаться на то, что слабее. Даже если у вас не было соответствующей практики, поверьте мне, случай с Люси, может быть,— обратите внимание, я говорю, может быть,— явится одним из наиболее интересных в мировой медицине. Записывайте дальнейший ход болезни самым тщательным образом. Незначительных деталей здесь нет. Советую фиксировать даже сомнения и догадки, Потом, возможно, вам будет интересно посмотреть, правильно ли вы угадали. Мы учимся не на успехах, а на неудачах!