Брэм Стокер - Граф Дракула, вампир (сборник)

— Заканчивайте! Достаточно! Помогите ему, а я займусь ею.

Когда все кончилось, я увидел, насколько ослабел Артур.

Я перевязал рану и взял его под руку, чтобы увести. Тут Ван Хелсинг, не поворачиваясь к нам, сказал (у этого человека глаза, кажется, есть и на затылке):

— Храбрый юноша! По-моему, он заслужил еще поцелуй, который сейчас же и получит.

Покончив с операцией, он поправил под головой пациентки подушки. При этом черная бархотка, которую Люси постоянно носила на шее, закалывая ее бриллиантовой застежкой — подарком жениха, чуть сдвинулась и стала видна маленькая красная метка на шее девушки. Артур ничего не заметил, но я услышал тяжелый вздох Ван Хелсинга, который обычно выдавал его переживания. В первый момент он не проронил ни слова, потом, обернувшись, сказал:

— Теперь уведите нашего храброго юношу, дайте ему портвейну, и пусть он немного отдохнет. А потом пускай отправляется домой и хорошенько поест и поспит, чтобы восстановить силы после жертвы, которую он принес своей невесте. Ему не следует больше тут оставаться... Стойте, еще одну минуту! Вы, сэр, вероятно, беспокоитесь о результатах, так знайте, операция была успешной. На этот раз вы спасли ей жизнь и можете идти домой и немного отдохнуть с сознанием того, что все, что в наших силах, сделано. Я расскажу ей все, когда она поправится; она вас еще больше полюбит за то, что вы для нее сделали. Прощайте! -

Когда Артур ушел, я вернулся в комнату. Люси тихо спала, но дыхание ее стало глубже: видно было движение покрывала; когда ее грудь вздымалась. Ван Хелсинг сидел возле кровати и не сводил с нее глаз. Бархотка снова прикрыла красную метку. Я шепотом спросил профессора:

— Что вы будете делать с этой меткой?

— А что бы сделали вы?

— Я ее еще не осмотрел,— ответил я и сдвинул бархотку в сторону.

Как раз над яремной веной находились две маленькие дырочки, вид которых вызывал тревогу. Болезненного процесса, очевидно, в них не шло, но края их были бледными и тонкими, словно их перетерли. Сначала мне пришло в голову, что ранки и являются причиной большой потери крови; но я тотчас же отбросил эту мысль как абсолютно невозможную. Судя по бледности Люси до операции, она, наверное, потеряла столько крови, что вся постель должна быть ею пропитана.

— Ну? — спросил Ван Хелсинг.

— Нет,— ответил я.— Я ничего не могу сделать.

Профессор встал.

— Мне необходимо сегодня же вернуться в Амстердам,— сказал он.— Там мои книги и вещи, которые лше необходимы. Вам придется провести здесь всю ночь, не спуская с нее глаз.

— Сиделка не нужна? — спросил я.

— Мы с вами самые лучшие сиделки. Наблюдайте всю ночь. Следите за тем, чтобы она хорошо питалась и чтобы ничто ее не тревожило. Вам придется просидеть целую ночь. Выспимся мы с вами после. Я вернусь, как только успею, и тогда можно будет начать.

— Начать? — сказал я.— Что именно начать?

— Увидите,— ответил он, поспешно уходя.

Несколько секунд спустя он вернулся, просунул голову в дверь и, грозя мне пальцем, сказал:

— Помните, она на вашем попечении. Если вы хоть на минуту, ее оставите и с ней что-нибудь случится, вы никогда больше не сможете спать спокойно!

8 сентября.

Я всю ночь просидел у Люси. К сумеркам действие снотворного прекратилось, и она проснулась; после операции она казалась совершенно другим существом. Даже настроение ее стало прекрасным. Она была полна жизни, но я видел признаки абсолютного изнеможения, в котором она находилась. Я сказал миссис Вестенра, что доктор Ван Хелсинг велел мне просидеть всю ночь около ее дочери. Она возражала против этого и доказывала, что ее дочь уже достаточно окрепла и даже весела Но я не сдался и подготовил все, что было необходимо для долгого ночного бдения. Пока прислуга приготовляла все для сна, я отправился ужинать, а затем вернулся и сел возле кровати. Люси нисколько не протестовала, наоборот, всякий раз, когда я перехватывал ее взгляд, он был исполнен благодарности. Затем сон начал одолевать ее, но она как-то вздрагивала, точно боролась с ним. Это повторилось несколько раз, причем вздрагивала она все сильней и все чаще. Ясно было, что она почему-то не хотела засыпать, и я заговорил с ней:

— Вам не хочется спать?

— Я боюсь уснуть!

— Боитесь уснуть? Отчего? Ведь это благо, которого все мы жаждем.

— Да, но если бы вы оказались на моем месте, если бы он был для вас предвестником ужаса...

— Предвестником ужаса? Не понимаю, что вы этим хотите сказать.

— Не знаю, сама не знаю! Это и есть самое страшное. Ведь слабость у меня исключительно от этих снов; до сих пор я боюсь даже подумать о них.

— Но, дорогая моя, сегодня вы можете уснуть спокойно! Я буду вас охранять и обещаю вам, что ничего не случится.

— О, я знаю, что на вас я могу положиться!

Я воспользовался случаем и сказал:

— Я обещаю вам, что, как только замечу какие-либо признаки кошмара, немедленно разбужу вас.

— Вы это сделаете? Обязательно сделаете? Как вы добры ко мне! Ну тогда я буду спать!

При этих словах она с облегчением вздохнула, откинулась назад и заснула.

Я продежурил возле нее всю ночь. Она не шевелилась и крепко спала глубоким, спокойным, дарующим силы и здоровье сном. Губы Люси были чуть приоткрыты, а грудь поднималась и опускалась с ритмичностью маятника. Лицо освещала улыбка, и было очевидно, что никакие дурные сны не тревожат покой ее сознания. Рано утром явилась служанка, я уступил ей свое место, а сам пошел домой, так как у меня было много других дел. Я послал короткую весточку и сообщил о хорошем результате операции. Мои многообразные занятия отняли у меня целый день, и было уже темно, когда мне удалось справиться насчет моего пациента-зоофага. Сведения были хорошие: он совершенно спокоен на протяжении последнего дня и ночи. Во время обеда я получил телеграмму от Ван Хелсинга из Амстердама с просьбой приехать вечером в Гиллингем, так как я могу там понадобиться; он же выедет ночью на почтовых и будет рано утром.

9 сентября.

Я приехал в Гиллингем усталый и утомленный. Две ночи я почти совершенно не спал, мозг мой начинал уже цепенеть, что всегда сопутствует умственному истощению. Люси проснулась, настроение у нее было веселое: здороваясь со мною, она посмотрела на меня серьезно и сказала:

— Сегодня вам нельзя дежурить. Вы утомлены. Мне опять совсем хорошо. Серьезно, я совсем здорова, и если кому-нибудь из нас непременно нужно бодрствовать, то это я постерегу ваш сон.

Я не хотел с нею спорить и пошел ужинать. Люси составила лше компанию, и, очарованный ее воодушевляющим присутствием, я прекрасно отужинал и выпил две рюмки более чем превосходного портвейна. Затем Люси повела меня в комнату, которая была рядом с ее комнатой; там топился камин.