Брэм Стокер - Граф Дракула, вампир (сборник)

В эту ночь я спал на диване в комнате Артура. Ван Хелсинг совсем не ложился. Он ходил взад v вперед, точно карауля дом, и все время следил за комнатой, где Люси лежала в гробу, осыпанная белыми цветами чеснока, запах которых смешивался в ночном воздухе с ароматом роз и лилий.

22 сентября.

В поезде по дороге в Эксетер. Джонатан спит.

Кажется, только вчера был сделан последний шаг, но как много лежит между «тогда»— в Уитби, весь мир предо мной, Джонатана нет и нет новостей от него,— и «сейчас» — замужество, Джонатан — адвокат, супруг, богач, хозяин собственного дела, мистер Хокинс мертв и похоронен, и — новый удар, выпавший на долю Джонатана, столь болезненный для него. Однажды он может задать мне вопрос об этом, а все так легко забывается. Я небрежна в ведении своих стенографических записей — что делает с нами неожиданное богатство! — так что стоило бы вновь освежить все это...

Похороны были очень простые, но все было торжественно. За гробом шли мы, прислуга, пара друзей из Эксетера, лондонский агент и один господин, заместитель сэра Джона Пакстона, президента Общества юристов. Джонатан и я стояли рука об руку и чувствовали, что потерями дорогого и близкого человека. Мы медленно вернулись в город, доехав автобусом до Гайд-парка. Джонатан думал, что мне будет интересно прогуляться в Роу, поэтому мы присели на скамью, однако было очень малолюдно и грустно и одиноко стояли многочисленные пустые скамьи. Это напомнило нам пустое кресло дома; мы встали и ушли. Затем шли по Пиккадилли пешком. Джонатан держал, меня под руку, как в былые времена, до того как я поступила в школу. Я чувствовала себя очень неловко, так как годы преподавания этикета и правил поведения не могли пройти даром — они и на меня наложили отпечаток чопорности,— но рядом был Джонатан, мой муж, и мы не знали никого из тех, кто мог нас видеть, и нам было это совершенно безразлично — мы гуляли. Я засмотрелась на очень красивую барышню в большой круглой шляпе, сидевшую в коляске, как вдруг Джонатан схватил меня за руку так сильно, что даже причинил мне боль, и воскликнул: «Господи!»

Я нахожусь в постоянном страхе за Джонатана, так как все время боюсь, что у него опять повторится нервный припадок, поэтому я моментально повернулась к нему и спросила, что случилось.

Он был очень бледен, и его вытаращенные глаза, полные ужаса, смотрели на какого-то высокого, тонкого господина с крючковатым носом, черными усами и остроконечной бородой, глядевшего на ту же хорошенькую барышню^ что и я. Он так пристально на нее смотрел, что совсем нас не замечал, и мне удалось хорошо его разглядеть. Выражение его лица нельзя было назвать добрым, оно было суровым, жестоким и чувственным, а его крупные белые зубы, казавшиеся еще белее на фоне ярко-пунцовых губ, походили больше на клыки зверя, чем на зубы человека. Джонатан не спускал с него глаз, так что я боялась, как бы он этого не заметил. Я боялась, что он рассердится, ибо вид у него был отвратительный и злой. Я Спросила Джонатана, почему он так взволнован, и он ответил, явно считая, что мне известно столько же, сколько и ему:

— Ты видишь, кто это?

— Нет, дорогой,— ответила я,— я его не знаю. Кто это?

Ответ его поразил меня, так как он, казалось, совершенно забыл, что разговаривает со мною, с Миной,

— Это он и есть!

Бедняжка! Его, как видно, что-то очень взволновало; я убеждена, что, не поддержи я его, он, наверное, упал бы. Он продолжал смотреть на этого господина, не спуская глаз; из магазина вышел какой-то господин с пакетом, передал его леди в коляске, и они оба тотчас же уехали. Мрачный господин не сводил с нее глаз; когда она уехала, он долго глядел ей вслед, затем нанял экипаж и поехал вслед за ними. Джонатан все время следил за ним и наконец сказал как бы про себя:

— Мне кажется, что это граф, но' он как будто помолодел. Господи, если это правда! О боже! Боже мой! Если б я только знал! Если б я только знал!

Он был так встревожен, что я боялась его даже расспрашивать, стараясь не напоминать ему об этом. Я слегка потянула его за рукав, и он пошел со мной дальше. Мы немного прошлись, затем зашли в Грин-парк и посидели там. Был жаркий осенний день, так чтo приятно было отдохнуть в тени. Джонатан долго глядел в пространство, затем глаза его закрылись, и он заснул, опустив голову мне на плечо. Я не тревожила его, ведь сон для него лучшее лекарство. Минут через двадцать он проснулся и ласково сказал мне:

— Что это, Мина, неужели я спал? О, прости, что я так груб. Зайдем куда-нибудь выпить чашку чаю.

Он, как видно, совершенно забыл о том мрачном господине, так же как и во время своей болезни он ничего не помнил о том, что случилось раньше. Мне не нравится такая забывчивость, это может плохо отразиться на его мозге. Я не стану его расспрашивать, опасаясь, что это принесет ему больше вреда, нежели пользы, но все-таки нужно будет узнать, что с ним приключилось во время путешествия. Боюсь, что настало время распечатать тот пакет и посмотреть, что там написано. О Джонатан, ты простишь меня, если я так поступлю, но я это делаю лишь для твоей лее пользы!

Позднее.

Во всех отношениях печально возвращаться домой: дом опустел, нет там больше нашего друга; Джонатан все еще бледен и слаб после припадка, хотя тот и был лишь в очень легкой форме. А тут еще телеграмма от Ван Хелсинга; что бы это могло быть?

«Вам, наверное, грустно будет узнать, что миссис Вестенра умерла пять дней тому назад и что Люси умерла третьего дня. Сегодня хороним их обеих».

О, сколько горя в нескольких словах! Бедная миссис Вестенра! Бедная Люси! Их больше нет, и никогда больше не вернутся они к нам! Бедный Артур утратил самое дорогое в жизни. Да поможет нам Господь, пережить все эти горести! .

22 сентября.

Все кончено. Артур уехал в Ринг и взял с собой Квинси Морриса. Чудесный парень этот Квинси! В глубине души я уверен, что он переживал смерть Люси так же, как любой из нас, но вел он себя как какой-нибудь викинг. Если Америка и дальше сможет производить таких парней, она и вправду станет мировой силой. Ван Хелсинг отдыхает, так как ему предстоит длинная дорога. Сегодня вечером он едет в Амстердам.; говорит, что завтра вечером он вернется, так как ему хочется кое-что сделать, то есть то, что только он один и может сделать. Он остановился у меня, так как, по его словам, у него дела в Лондоне, на которые придется потратить порядочно времени. Бедный старик! Боюсь, работа за последнее время и его лишила сил. Во время похорон было видно, как он себя сдерживает. Когда все закончилось, мы стояли рядом с Артуром, и он, бедный мальчик, твердил о своем участии в операции, когда его кровь влилась в жилы-его Люси; я видел, как; лицо Ван Хелсинга то бледнело, то краснело. Артур все повторял, что он чувствовал с тех пор, как