Брэм Стокер - Граф Дракула, вампир (сборник)

Когда она говорила, ее лицо выражало безумие; он уступил ей, и она страстно к нему прижалась.

Ван Хелсинг и я старались успокоить их обоих. Профессор поднял свое маленькое золотое распятие и произнес с удивительным спокойствием:

— Не бойтесь, дорогая. Мы здесь; и пока вот это возле вас, нечистое не может приблизиться. Вы в безопасности на сегодня; а мы должны сохранять спокойствие и посоветоваться, что ‘нам делать дальше.

Миссис Харкер задрожала и умолкла, опустив голову на грудь мужа Когда она подняла голову, его белая ночная одежда была запятнана кровыатам, где прикоснулись ее губы и куда скатились капли из маленькой ранки на шее. Едва увидев это, она отодвинулась с тихим плачем и прошептала, заглушая рыдания: '

— Нечистая, нечистая! Я не должна больше прикасаться к нему или целовать его! О, откуда этот ркас! Ведь теперь я его злейший враг, прикосновения которого он имеет полное основание бояться!

На это он ответил решительным тоном:

— Глупости, Мина! Мне стыдно слышать подобные слова. Я не желаю Дышать этого от тебя и не стану. Да осудит меня Господь по делам моим, да накажет меня еще более горьким страданием, чем нынешнее, если когда-либо по моей вине или воле что-нибудь встанет между нами!

Он раскрыл объятия и прижал ее к своей груди; и она оставалась так некоторое время, тяжело вздыхая. Он глядел на нас поверх ее опущенной головы грустными, полными слез глазами; на губах его мелькала горькая усмешка. Постепенно ее вздохи стали реже и слабее; тогда он сказал мне с вынужденным спокойствием, которое, как я почувствовал, давалось ему с большим трудом и страшно напрягало его нервы:

— А теперь, доктор Сьюард, расскажите мне подробно обо всем, что произошло. Я слишком хорошо знаю суть; расскажите мне подробности.

Я точно передал ему все случившееся, и он слушал с кажущимся бесстрастием; однако ноздри его вздрагивали, а глаза засверкали, когда я рассказал, как безжалостные руки графа удерживали его жену в том ужасном положении, со ртом, прижатым к открытой ране на его груди. Даже в ту минуту меня поразило, что, хотя его бледное лицо над склоненной головой жены исказилось, руки его продолжали нежно, с любовью гладить ее растрепавшиеся волосы. Как только я кончил рассказ Квинси и Годалминг постучали в дверь и вошли, получив разрешение. Ван Хелсинг вопросительно поглядел на меня. Он как бы спрашивал, воспользоваться ли нам их приходом, чтобы отвлечь мысли несчастных супругов; после моего утвердительного кивка он спросил, что они видели и слышали. Лорд Годалминг ответил:

— Я не нашел его ни в коридоре, ни в одной из комнат Я заглянул в кабинет, но он уже ушел оттуда, хотя и побывал там. Однако...

Он вдруг замолчал, глядя на поникшую фигуру, сидевшую на постели. Ван Хелсинг торжественно произнес:

— Продолжайте, дружище Артур. Теперь в тайнах больше нет нужды. Наша надежда на то, что мы все будем знать всё Говорите свободно.

Артур продолжал:

— Он побывал там и, хотя провел там всего несколько секунд, успел все уничтожить. Рукописи сожжены — голубые огоньки еще вспыхивали среди белой золы; валики от вашего фонографа тоже брошены в огонь, и воск помог пламени.

Тут я прервал его:

— Слава богу, у нас есть копия в несгораемом шкафу.

Лицо Артура посветлело на минуту, но потом снова омрачилось. Он продолжал:

—Я сбежал вниз, но не нашел даже его следов. Я заглянул в комнату Ренфилда; там тоже никаких следов, кроме...

Он снова замолчал.

— Продолжайте,— хрипло сказал Харкер.

Тот опустил голову и, облизав кончиком языка губы, добавил:

— Кроме того, что бедняга умер!

Миссис Харкер подняла голову и, обведя всех нас взглядом, торжественно произнесла:

— Да исполнится Божья воля!

Мне казалось, Арт что-то скрывает; но так как я подумал, что это сделано с определенной целью, то ничего не сказал. Ван Хелсинг обратился к Моррису:

— А вы, друг Квинси, имеете что-нибудь сообщить?

— Не много,— ответил тот.— Возможно, случайность, но я не могу этого сказать с уверенностью. Мне казалось нелишним узнать, куда направился граф, когда покинул дом. Я не нашел его, но я видел, как летучая мышь вылетела из окна Ренфилда и полетела на запад. Я ожидал, что он вернется в каком-нибудь виде в Карфакс, но, очевидно, он отыскал другую берлогу. Он и не вернется сегодня ночью: небо уже заалело на востоке, и рассвет близок. Мы должны действовать завтра

Последние слова он произнес сквозь стиснутые зубы. Минуты две длилось молчание, и мне казалось, что я слышу удары наших сердец; затем Ван Хелсинг сказал очень нежно, положив руку на голову миссис Харкер:

— А теперь, мадам Мина, бедная, дорогая мадам Мина, расскажите нам подробно, что случилось. Видит бог, я не желаю расстраивать вас; но нам необходимо все знать. Теперь более, чем когда-либо, следует действовать быстро и решительно. Близится день, когда все должно закончиться, если это возможно; а теперь есть шансы на то, что мы останемся в живых и узнаем его тайну.

Бедная, милая мадам Мина задрожала, и я заметил, как напряжены ее нервы, когда она сильнее прижала к себе своего мужа, все ниже и ниже опуская голову ему на грудь. Затем она гордо подняла голову и протянула Ван Хелсингу руку, которую тот, почтительно поклонившись, поцеловал; другую руку сжимал муж, обняв ее за плечи. После паузы, во время которой она, по-видимому, собиралась с силами, она заговорила

— Я приняла снотворное, которое вы так любезно мне дали, но оно долго не действовало. Бессонница была как будто сильнее лекарства, и мириады страшных мыслей кружились в моей голове... связанные со смертью и вампирами, с кровью, болью и горем!

Ее муж невольно простонал, когда она обернулась к нему и любовно сказала:

— Не тревожься, дорогой! Ты должен быть смелым и твердым и помочь мне перенести страшное испытание. Если бы ты только знал, как трудно мне рассказывать об этом ужасе, ты бы понял, насколько мне нужна ваша общая помощь. Ну, я поняла, что моя воля должна помочь лекарству, раз оно полезно для меня, и решила заснуть во что бы то ни стало. После этого сон, должно быть, скоро пришел, потому что я не помню больше ничего. Приход Джонатана не разбудил меня, ибо, когда ко мне вернулась память, он уже лежал возле меня. В комнате был тот самый легкий, белый туман, который я прежде замечала. Я не помню, известно ли это вам; вы найдете заметку об этом в моем дневнике, который я покажу потом. Я почувствовала тот же смутный страх, охватывавший меня и раньше, и то же ощущение чужого присутствия. Я повернулась, чтобы разбудить Джонатана, но он спал так крепко, точно это он принял снотворное, а не я. Как ни старалась, я не могла разбудить его. Это сильно меня напугало, и я в ужасе огляделась. Сердце мое замерло: у постели стоял высокий стройный мужчина в черном, словно он выступил .из тумана или, вернее, словно туман превратился в его фигуру. Я сейчас же узнала его по описаниям других. Восковое лицо, резкий, орлиный нос, на который свет падал тонкой белой линией, приоткрытые красные губы с острыми белыми зубами между ними и красные глаза, какие, насколько мне помнится, я видела при закате солнца в окнах церкви Св. Марии в Уитби. Я узнала даже красный шрам на его лбу, след от удара Джонатана. С минуту мое сердце не билось; я бы закричала, но я была точно парализована. Он заговорил резким, язвительным шепотом, показывая на Джонатана: «Молчать! Если вы издадите хоть один звук, я схвачу его и вытащу из него мозг на ваших же глазах». Я была поражена и слишком испугана, чтобы действовать или говорить. Он с насмешливой улыбкой положил руку мне на плечо и, крепко держа меня, обнажил другой рукой мое горло, говоря при этом: «Сначала легкое прохладительное в награду за мои труды. Пора вам привыкнуть; не в первый и не во второй раз ваши жилы утоляют мою жажду». Я была растеряна и, что довольно странно, не желала препятствовать ему. Я думаю, это следствие тою проклятия, которое возникает после того, как он прикоснулся к своей жертве. О Боже мой, Боже, сжалься надо мной! Он прикоснулся своими ужасными губами к моему горлу.