С Шаргородский - Красногубая гостья [Русская вампирическая проза XIX — первой половины ХХ в. Том I]

Я еще едва пришел в себя от ужаса, в который привело меня появление римского фантома; я был измучен и подавлен, не знаю, каким неопределенным чувством печали… короче, мне недоставало мужества. Я не хотел, я не мог выговорить эти роковые слова, будучи убежден, что они подобно «Волчьей долине» [49] …подобно «Волчьей долине» в Волшебном стрелке — «Волшебный стрелок» (в оригинале «Вольный стрелок») — опера К. М. фон Фебера по либретто Ф. Кинда, считается первой немецкой романтической оперой (премьера состоялась в 1821 г.). Волчья долина или Волчье ущелье в опере — место обитания злых духов. в Волшебном стрелке непременно вызовут откуда-нибудь ужасное, удивительное явление.

— «Ты увидишь Стеньку Разина!» — продолжала она в оживленном тоне.

«Я не могу! Я не хочу!» — отвечал я. «Веди меня домой».

— «Слабое сердце», — сказала она как бы в презрительном тоне.

«Домой! Домой!»

Я потерял сознание и когда опять очнулся, то находился вместе с Элли на опушке своего леса, недалеко от старого дуба.

— «Видишь ты, вон ту прелестную тропинку?» — сказала она мне. «Там внизу, куда падает луч месяца, где качаются две березки? Хочешь, мы будем там?»

Я так был истомлен, что с трудом мог отвечать:

«Домой! Домой!»

«Ты дома», — сказала Элли.

Действительно, я стоял перед своей дверью один. Сторожевая собака подошла, недоверчиво обнюхала меня и с воем побежала прочь. Я не без усилий бросился на постель и заснул не раздеваясь.

На следующий день я страдал в течение целого утра от мигрени и едва мог сделать то или другое движение; но не это телесное недомогание, главным образом, занимало меня. Я был сердит и недоволен самим собою и своим поведением в прошедшую ночь. «Слабое сердце!» — повторил я про себя. «Да, Элли имела право, — чего я испугался? Почему не воспользовался благоприятным случаем? Я лично мог видеть Цезаря, а страх заставил, меня потерять голову; я плакал от страха и дрожал как маленький ребенок перед розгой… Что касается Разина — это другое дело… В своем положении дворянина и помещика… Но все же: к чему страх?.. Слабое сердце! Слабое сердце!»

«Не было ли все, что я видел сном?» — спросил я себя в заключение. Я позвал свою служанку.

«Марфа! В какое время я вчера лег? Помнишь ты наверно?»

— «Милостивый Боже! кто бы мог тебе сказать это, кормилец? Немножко поздно, думается мне. Как стало темнеть, ты ушел из дому… а в твоей комнате, до полуночи, как будто кто то ходил ощупью… Около утра, да, около утра, да… И так уже три дня… Ты горюешь, кормилец?»

«Хорошо», — подумал я, — «но эти воздушные полеты, эти воздушные путешествия?.. Что может уничтожить мои сомнения?.. «Марфа!» — спросил я — «как я сегодня высмотрю?».

— Как ты высмотришь?.. Прости, я погляжу на тебя… У тебя немного щеки похудели; ты побледнел, нет, пожелтел как воск, кормилец…

Немного взволнованный я отпустил Марфу.

— «Я умру или помешаюсь», — сказал я самому себе и задумчиво подошел к окну. «Должен быть конец, это ужасно! Сердце мое все еще бьется. А когда я лечу, мне кажется, как будто кто-то пьет мою кровь… Все это заставляет меня содрогаться!.. А Элли?.. Она играет со мной как кошка с мышью. Быть может, у ней в виду имеется коварный замысел против меня… Ага! Идет!.. Но пусть это будет в последний раз что я ей доверяюсь… Я буду очень внимательным… и!.. Вообще эти быстрые воздушные путешествия должны мне вредить во всяком случае. Говорят, в Англии воспрещено, чтобы поезда ездили с большей быстротой, чем 120 верст в час…»

Так я раздумывал долго. Но в 10 часов я опять был около старого дуба.

Ночь была темна, холодна и печальна; в воздухе чувствовался дождь. К своему великому удивлению я никого не нашел под дубом. Несколько времени я прохаживался взад и вперед; я дошел до леска, вернулся опять назад, стараясь взором проникнуть глубокую темноту… Никого не увидел!.. Я ждал долго, долго; наконец я вскрикнул несколько раз «Элли», все громче и громче, но… напрасно. Я был печален, почти болен. Я уж больше не думал об опасности, которая меня только что так заботила. Мне хотелось лететь, лететь… и я никак не мог представить себе, что Элли не придет.

«Элли! Элли! Иди же!» — «Ты не хочешь прийти?» воскликнул я в последний раз. Ворон, встревоженный моим криком, спустился вдруг с верхушки ближайшего дерева и хлопая крыльями, принялся кружиться около его сучков. Элли не появлялась.

Недовольный, с опущенной головой направился я к дому. Я находился уже на тропинке ведущей к моему дому, огонь, видневшийся из окна моей комнаты, то вспыхивал со всей силой, то исчезал за фруктовыми деревьями, стоявшими перед домом.

Вдруг я почувствовал позади себя нечто вроде содрогания воздуха и тотчас же я был слегка приподнят. Это — Элли. Ее щеки коснулись моих; по телу пробежал мороз; я чувствовал, что ее рука как железной цепью охватила меня. Она заговорила и ее голос, сохранивший все тот же тихий, шепчущий тон, как ледяное дыхание раздался над моим ухом.

«Это я!» — сказала она. Тотчас же меня охватил страх и ужас. Мы летели на значительном расстоянии от земли.

«Ты не хотела сегодня прийти?» — спросил я ее.

— «Ты сердишься?» — было ее ответом. «Значит ты меня любишь! — О, ты — мой!»

Эти последние слова заставили меня задрожать; я не знал, что мне сказать на это.

— «Меня задержали!» — продолжала она. «Они сторожат меня!»

«Кто имеет власть задерживать тебя?»

— «Куда ты хочешь сегодня?» — спросила она, по своему обыкновению не отвечая на мой вопрос.

«В Италию, на берег озера… Ты знаешь куда…»

Она закачала многозначительно головой. В это мгновение я впервые увидел, что ее лицо было уже не прозрачно. Я посмотрел в ее глаза и был неприятно поражен ее взглядом.

«Элли!» — воскликнул я, — «скажи же мне, наконец, кто ты? Пожалуйста! Прошу тебя об этом!»

Она пожала плечами.

Я рассердился и решился дать урок ее ревности. Мне пришло и голову, заставить ее унести меня в Париж; там, думал я, она должна найти повод к ревности.

«Элли», — обратился я к ней. — «Ты не чувствуешь страха перед большими городами? Например, перед Парижем?»

— «Нет».

«Нет? Даже и перед такими освещенными местами, как бульвары?»

«Нет, это не дневной свет».

«Хорошо. Тогда веди меня на Итальянский бульвар!»

Она прикоснулась кончиками своего широкого рукава до моей головы, и я тотчас окунулся в беловатое облако, пропитанное сильным ароматом. Все на минуту исчезло. Свет, шум и даже сознание… Я едва чувствовал, что живу, и однако это оглушение, этот род мертвого бытия не был неприятен. Вдруг облако рассеялось. Элли взяла прочь свой рукав и я увидел массу построек, какой-то ад, сильное движение… Я был в Париже.

Снова Элли набросила свой широкий рукав на мои глаза, снова я потерял сознание; снова облако разделилось.