Александр Матюхин - Самая страшная книга 2018 (сборник)

Зеленоглазый мальчик – Радик – излучал щекотную самоуверенность. Девчонки строили, парни помогали разбирать завалы. Лиля сказала «да».

Вечером парни повели их в парк.

И был обжигающий глоток портвейна, всего один, но показавшийся нужным, и танцы, и пломбир в хрустящем стаканчике, вдавленном торопливыми пальцами, и шоколадное «эскимо», и снова танцы. В парке Горького собралось столько народу, что Лиля невольно вспомнила о поездах на ташкентском вокзале. Танцплощадка превратилась в перрон, наводненный молодыми парнями и девушками, а по аллеям, обрамленным акациями и чинарой, тянулись к эстраде все новые и новые составы.

Элер крутился вокруг Светы и почти не замолкал.

– Отец с Уломовым работает, директором станции, так того на следующий день после землетрясения в ЦК вызвали. А там не только Рашидов, но и Брежнев с Косыгиным прилетели из Москвы, доклада ждут. И тут за окнами крик, шум. Брежнев подумал, что снова тряхнуло. Ан нет! Гол на «Пахтакоре» забили минчанам. Знаете, что тогда Брежнев сказал Рашидову? Сказал: «Так у вас, наверное, и землетрясения не было. Футбол один…» А потом толкнуло на четыре балла, афтершок…

– Это что? – участливо спрашивала Света.

– Повторные толчки, – весомо пояснял Элер. – Первый месяц постоянно трясло, сами знаете, но это ничего, даже хорошо. Отец говорит, что так подземные слои напряжение сбрасывают.

– Интересно.

Элер кивал: интересно, еще как интересно.

– И без мистики не обошлось. У меня бабушка в трехэтажке возле Госпитального рынка живет. Перед той ночью ей померещилось странное свечение, от земли исходило, а еще шум, прямо под домом. И не ей одной.

– Так вы в палатках живете?

– Радик нет, его улицу только припугнуло, хотя не все в дома вернулись. А вот я теперь под открытым небом, – Элер легонько, неуклюже-нежно толкнул Свету в плечо. – Так что стройте быстрее, не хочется у костров зиму встречать.

Землетрясение, землетрясение, землетрясение. Все кружило вокруг землетрясения. Как сиденья цепочной карусели.

От Радика пахло вином, всклокоченной молодостью и желанием. Он почти не отходил от Лили, но говорил мало, забавно косился на внушительную холмистость ее груди (она знала, какое впечатление на мужчин производят ее формы, особенно под ярко-оранжевой индийской кофтой), даже едва не подрался с другими ребятами. Из-за нее. Это было приятно. Но, но, но…

Что «но»?

Но. Она старше его, на два или полтора года…

Но. Он наивно самонадеян и легкомыслен, молодой актер все-таки… А еще носит старые туфли с промятыми носами, а ведь настоящий мужчина должен…

Но. После той жуткой ночи, которую они с девчонками провели в вагончике под кроватями, а с внутренней стороны двери трясся «замок» из колючей проволоки… с той ночи, в которой бесновались пьяные звери-люди, еще не выветрился страх…

Но. Ее посещала мысль об отъезде, такие разговоры все чаще звучали в стройпоезде…

Но… Все это было не важно. Рядом с Радиком она не чувствовала того самого, волнительного, вязкого трепета. Не испытала мучительно-сладкой дрожи.

Она поцеловала Радика недалеко от парковых ворот, на углу игротеки. Поцеловала быстро и невесомо, в благодарность за этот вечер, такой же быстрый и невесомый. Ей понравился вкус его губ, рассмешило его волнение, мигом слетевший апломб, но все было так легко, даже мысли, поэтому она просто поплыла дальше. Он взял ее за руку, она разрешила, и они раскачивали лодочку из ладоней на волнах городских сумерек.

Парни провели их до строительного городка и попрощались. Одного из них Лиля видела в последний раз.

А следующим вечером она влюбилась.

Грузовик вез к заменившему дом вагончику, чаю и вечернему концерту. Она смотрела на ошпаренные солнцем улицы, на людей в их сухих руслах, взгляд остановился на молодом мужчине, стройном, в элегантном светлом костюме и ярко-красной рубашке. Его рубашка так весело бы смотрелась рядом с ее любимой оранжевой кофтой. И тут она увидела его туфли. Черные, блестящие, крикливо-модные. Что делает такой мужчина в этом пыльном городе? У Лили закружилась голова. «Это он», – прошептала она, машина свернула, мужчина в блестящих туфлях исчез, а толчки не прекращались – в сердце, в желудке, в ладонях.

Это он… ее мужчина.

Засыпая, она надеялась на скорую встречу под тенью опущенных век, но ей приснилась уродливая лапа с когтистыми пальцами, скребущая по обломкам сырцового кирпича.

Район Кашгарка, в «яблочко» которого саданул кулак землетрясения, закрыли от посторонних. Восстановительные работы стихали лишь к ночи, а ранним утром строительный интернационал снова закатывал рукава. Большой хашар: сотни загорелых рук и горящих глаз, которые видели в руинах новый Ташкент. Кто-то – свой новый дом, в котором останется жить, создаст семью, как сделали в позднефеодальный период китайские купцы из Кашгара.

Элер понимал, что центральная часть города – да и весь Ташкент – уже никогда не будет прежней, одноэтажной, одичало-зеленой; колхозным полям и камышовым болотам придется подвинуться. Над развалинами, которые расчистили танками (во время работ башни боевых машин были мирно повернуты назад), поднимались остовы будущих многоэтажек. Воплощение национальных стилей братских республик.

– Как думаешь, у кого краше выйдет? – спросил Элер.

– Что?.. – не сразу врубился Радик. – А-а… у белорусов.

– А вот фиг тебе! У украинцев лучше!

Радик растерянно кивнул. Так быстро сдался в едва наклюнувшемся споре? Элер открыл рот, тут же закрыл. Миниатюра: рыба на песке.

Он понял, что Радик боится предстоящей разборки, но виду не подал, не упрекнул. Элеру тоже было страшновато, но то был другой страх, с примесью предвкушения справедливой расплаты: дерзких скотов надо наказать, иначе снова прижмешься спиной к стене. Даже первобытные люди во время охоты опасались мамонтов, ведь так? Главное – научиться использовать свой страх.

– Солдаты! – Элер увлек Радика за огрызок стены, изрезанной зигзагообразными трещинами.

Два армянина в пропыленной военной форме свернули к глинобитному уютному особнячку, чудом уцелевшему на правой стороне улицы. Во дворе их встречала старушка, такая же ветхая, как и жилище, приглашала на узбекском к столу. Солдат и строителей кормили всем городом. Угощали сигаретами и улыбками. В Кашгарку ведрами передавали мошхурду, маставу, чай.

– Айда, – шепнул Элер, и они продолжили путь по еще неразобранным завалам коммунальных дворов.

Черные, крытые толем крыши провалились внутрь приземистых сараев. Мазанки торчали из земли острыми обломками. Элер поднырнул под одинокую бельевую веревку, обошел присыпанную глиняной крошкой хонтахту, при виде которой вспомнил, как напугал младшую сестренку. Стукнул по столешнице и выбежал из армейской палатки с криком «Началось!». С Анорой случилась истерика, даже «скорую» вызвали. Н-да, глупо вышло, мелкая ведь впечатлительная: даже после небольших толчков все время бежала на улицу проверить, не появились ли в земле трещины. Ох и влетело ему от родителей!