Наталья Калинина - У судьбы две руки

— Кстати, знаешь, что с этими дольменами тут не так давно был связан скандал? — спросил Евгений, беря из коробки конфету. — Экскурсовод об этом не упомянул?

— Нет.

— Понятно. Скандал на самом деле вышел некрасивый. Дольмены — это наше достояние, историческая ценность, гордость. А не так давно объявился некий то ли историк, то ли археолог, а по мне, так самозванец, и заявил, что дольмены наши — фальшивые.

— Как это? — удивилась Алина.

— Ну, будто им не более шести сотен лет, и созданы они обычными людьми. Какие-то исследования пытался провести, дабы доказать свою версию. И начал раскопки. Жителям даже пришлось выйти на акции протеста.

— Нет, ничего такого не слышала, — покачала головой девушка. — Правда, кто-то на экскурсии упомянул, что жители нашего поселка однажды куда-то ушли на несколько дней, но никто не знает, куда и зачем. Это правда?

Легкая тень набежала на лицо мужчины, на мгновение погасила обаятельную улыбку, и Алина успела пожалеть о своем опрометчивом вопросе. Но Евгений тут же вновь улыбнулся:

— Правда! Как я уже сказал, мы протестовали против раскопок, поэтому не только проводили митинги, но и поднимались в горы — охранять нашу ценность, дольмены. Разбили палатки и провели в лесу несколько суток.

— Надо же… И как, добились своего?

— Не совсем, — вздохнул Евгений. — Раскопки все же начались. Правда, доказать тому псевдоархеологу ничего не удалось.

— И слава богу! — выдохнула Алина, ощутив неприязнь к неизвестному ей выскочке. За те два часа, что она провела на экскурсии, девушка успела прочувствовать особую атмосферу, царившую возле дольменов. Нет, она, конечно, не «подзаряжалась» возле них, как одна из туристок, до такого фанатизма не успела дойти. Но была у этих каменных «домиков» некая таинственная аура, которая пленила Алину. Нельзя было не восхититься тем, что этим нехитрым на первый взгляд каменным сооружениям уже несколько тысяч лет, что созданы они были, возможно, давно вымершей цивилизацией. А загадка их устойчивости вопреки всем оползням и селевым потокам и вызывающие мурашки предположения о предназначении дольменов — то ли древние склепы, то ли «жилища» духов — только добавляли всему мистичности. Алине захотелось расспросить Евгения подробней о том, что знал о дольменах он (экскурсия экскурсией, но местным жителям наверняка известно больше), но мужчина вдруг с сожалением вздохнул и поднялся с места.

— Мне пора, Алина. Ночью заступаю на дежурство. В нашей клинике на ночь остается врач. Сегодня моя очередь. Зато завтра вечером я свободен. Если пожелаешь, можем вместе поужинать. Я тебя приглашаю.

Алина кивнула, соглашаясь, и лишь потом вспомнила, что ее уже пригласили на обед. И хоть обедать с Германом ей категорически не хотелось, но она чувствовала себя немного обязанной за то, что он ее подвез. К тому же хотелось узнать то, о чем не договорил этот тип при прощании.

— Они никогда не уходили так далеко. Тем более не спускались сюда, — сказал взволнованно Захар, пока Герман внимательно осматривал серые полосы, оставленные на белой стене маяка.

— Думаешь, это они?

— Хотелось бы думать, что нет. Но кто еще мог оставить эти царапины?

— Мало ли… — обронил Герман, выпрямляясь.

Захар лишь хмыкнул, затем достал из одного из многочисленных карманов жилета смятую пачку и закурил. Сигарета дрожала в его непослушных пальцах, и Герман, заметив это, нахмурился. Ему не доводилось раньше видеть Захара таким взволнованным. Старый смотритель, просоленный и задубленный морскими ветрами, всегда казался ему невозмутимым и крепким, как скала.

— За тебя мне тревожно, вот что, — ответил на его мысли Захар. — Я-то чего уж — старик, мне все равно. А вот ты еще мальчишка.

— Не такой уж и мальчишка, — проворчал Герман, отряхивая брюки. — Возраст Христа.

— Вот это меня тоже волнует, — невпопад добавил старик и затянулся так сильно, что закашлялся.

— Не курил бы ты столько, Захар, — упрекнул его Герман, когда смотритель, откашлявшись, вытер покрасневшие от набежавших слез глаза.

— Всю жизнь курю, едва ли не с малолетства. И чего уж, сейчас, под закат жизни, лишать себя одной из немногих радостей? Жизнь мне это все равно не продлит. Да и не хочу жить больше отведенного. Ты не уводи меня в другую степь, парень! Я тебя позвал не нотации мне читать.

— А чего ты от меня ждешь, Захар? Происхождение этих царапин спорное.

— А вот что ты на это мне скажешь? — сказал старик и поманил мужчину за собой. — Иди вон глянь, какие тут еще «художества» оставили. Боюсь, не мне, а тебе они адресованы.

Герман отправился за смотрителем, обогнул часть башни и остановился возле западной части маяка.

— Гляди вон чего понаписали, — проворчал Захар, кивая на стену.

Герман перевел взгляд и, заметив надпись, вздрогнул. Внутри будто что-то оборвалось. Он ожидал увидеть что угодно — новые царапины или какую-нибудь похабщину, намалеванную хулиганами (он все еще надеялся, что царапины были оставлены хулиганами), но никак не выведенную темно-бурым печатную букву «Д» с пиковым знаком рядом.

«Герман, значит? Ну что ж, Герман, я не Лизавета Ивановна, а пиковая дама. Не боишься, что погублю?» — всплыла в памяти фраза, произнесенная с легкой усмешкой, от которой сердце тогда едва не выпрыгнуло из груди. Сколько лет-то прошло? Тринадцать? А будто все было вчера. Потом эта остро́та про пиковую даму обратилась интимной деталью в их с Викой отношениях. Оставляя помадой на зеркале ему записки, она вместо подписи рисовала этот знак. Давно это уже было — ее написанные помадой признания, подшучивания над его именем. А вроде и недавно. Отношения ушли, шутки еще дотянули до того момента, когда для них не осталось повода. А пиковый знак так и остался, оказывается, отпечатком в его сердце. Любовью ли оставленный, обещанием — не в этом суть.

— Герман? — тихо позвал Захар, возвращая его в настоящее.

— М-м?

— Ты понимаешь, что это значит?

— И понимаю, Захар, и не понимаю. — Герман поскреб уголок буквы ногтем, ожидая соскрести помаду, но символ оказался нанесен чем-то другим.

— Кровью, гад, нарисовал, — снова угадал его мысли старик и кивнул куда-то в сторону. — Вон, голубь растерзанный.

— Это не может быть Вика, — глухо ответил Герман не столько на слова старика, сколько своим закипающим болью мыслям. — Не может быть она.

— И тем не менее… Ты знаешь, что с нею стало.

— Не знаю, лишь предполагаю. Захар, черт тебя подери, это может быть кто угодно! Местные хулиганы.

— Надеюсь, что так.

— Еще что-то есть или сюрпризы на сегодня закончились? — отрывисто произнес Герман, глядя в сторону, чтобы не встречаться с пронизывающим, как вечерний ветер, взглядом старика.