Адам Миллард - Польза для души (Good for the Soul)

Когда мне наконец удалось справиться с рамами, я сделала мысленную пометку спросить Таллингаст, можно ли забить их насовсем. Впрочем, я была уверена, что какой-нибудь нелепый приказ Министерства здравоохранения не позволит этого сделать. Я обернулась к Маргарет.

— О чем вы? — хотя поняла ее. Прекрасно поняла, о чем она.

Я убил тридцать человек.

Я не знала, что есть на свете старики, способные так жутко улыбаться, но в Рэвенкрофте их было полно. Ангельская улыбка Маргарет открывала два ряда превосходных белых протезов.

— Хэнк — не плохой человек, — сказала она; ее голова покачивалась на шее, слишком тонкой, чтобы ее удержать. — Здесь есть и хуже. Много хуже.

Мой день шел от плохого к худшему, ведь подтверждались не только ужасающие заявления Генри Баркера — Генри, которого Маргарет Бекет считала ангелом в сравнении с остальными.

Здесь есть и хуже.

Много хуже.

Как бы то ни было, меня заинтриговали слова Маргарет, и я решилась расспросить ее:

— Что может быть хуже убийства тридцати человек?

Едва я спросила, Маргарет зашлась смехом:

— Ах, милочка, какая наивность с твоей стороны!

Она поплыла по комнате, будто на роликах покатилась, ее ночнушка волочилась по ковру, и мне казалось, что под ней нет ног. Только тени там, где должны быть конечности. Она остановилась перед разобранной постелью, мягко на нее опустилась.

— Даже у меня есть секреты. Это неизбежно, когда жизнь клонится к закату. Появляются вещи, о которых не говоришь. Я удивлюсь, юная Кэрисс, если ты встретишь шестидесятилетие с чистой совестью.

«К счастью, — подумала я, что было весьма жестоко, — ты этого не узнаешь, Маргарет Бекет».

Секунду она молча смотрела на меня, будто решая, стоит ли продолжать нашу странную маленькую беседу или дать мне уйти, пока мой рассудок еще цел. Потом она заговорила, так же тихо, как Генри Баркер, когда признавался в своих невероятных преступлениях.

— Я спала со своим зятем, — сказала она, и легчайшая из улыбок показалась в уголках сморщенных губ. Потом, широко раскрыв глаза, вспоминая, без тени нежности, продолжила: — И не один раз, юная Кэрисс. Мы трахались снова, и снова, и снова. — Она возбуждалась все сильней, а мне хотелось выскочить из комнаты, лишь бы оказаться подальше от нее. — Иногда мы делали это, когда дочь была дома! Можешь это представить? Она убивалась внизу, на кухне, или копалась в гараже, а я трахалась с ее мужем! Ха! Он был хорош, юная Кэрисс. Лучший секс в моей жизни. — Она провела бледной рукой между грудей, которых уже не было, опустила ее на колени. Узловатые, пораженные артритом пальцы шевелились, глаза закатились, открыв белки: она начала мастурбировать.

— Хватит! — сказала я, и мой голос привел ее в чувство. Она вздрогнула и посмотрела на меня так, будто это я — сумасшедшая. — Что с вами сегодня?

— Устала от забот? — спросила Маргарет и легла на спину, растянувшись на постели. Ноги в белых чулках свисали за край. Она болтала ими, как девочка на качелях. — Может быть, у каждого из нас есть свои маленькие секреты, юная Кэрисс. Говорят, в признании — польза…

— Для души, да, знаю, — закончила я за нее. — Меня тошнит от этих слов.

— Ты поймешь, — сказала Маргарет, вздохнув. Я видела, что она еще улыбается — незримо, в глубине себя.

Я вышла из комнаты Маргарет, напомнив ей еще раз о неподчинении правилам, хотя и знала, что старой даме начхать на такой пустяк, как открытое окно.

Я спала с зятем.

Лучший секс в моей жизни!

Позже тем днем, около двух, я стояла в подсобке, стирая белье жильцов. У нас было четыре машинки, которые всегда работали. Только поступив в Рэвенкрофт, я удивилась, как много одежды старики сдают за неделю. Теперь — удивление кончилось. И часа не проходило, чтобы кто-нибудь из них не попросил о замене: если не испачканные панталоны — пятна от супа, если не пролитый чай — грязный носовой платок. Отвращение, которое я испытывала первую пару дней, уступило принятию, потом жалости.

Они ничего не могли с этим поделать, и я знала, что однажды окажусь на их месте. Начну ходить под себя или пролью бульон на лучшее платье. Стану такой же: с нечистой совестью , полагаясь на чью-то помощь, в надежде, что этот человек окажется столь же терпеливым, как я когда-то.

Я вытащила выстиранное и начала наполнять машину бельем из ободранной корзины на полу.

— Так и знал, что найду тебя здесь.

Вздрогнув, я обернулась. На пороге подсобки стоял Джеффри Лонг. Он позволил двери на гидравлических петлях с шипением затвориться, очень медленно, не сводя с меня глаз.

Джеффри Лонг — бывший регбист, профессиональная плотность не оставила его и в возрасте. Хотя отсутствие внешних признаков старения раздражало: я оказалась в ловушке, разве что он вздумает отступить. В ловушке, по его милости! Дверь слишком толстая, так что никто не услышит моих криков.

Видимо, он почувствовал мое беспокойство, потому что следующими его словами были:

— Ты в порядке?

«Ври , — подумала я. — Скажи: да, все просто шикарно».

Я с трудом кивнула, забыв о неоконченной стирке.

— Хотел перекинуться с тобой словечком, — сказал Джеффри, подступая ко мне, но вновь заметил мою тревогу и остановился. — Ты уверена, что все в норме?

— Что такое? — спросила я. — То есть о чем ты хочешь поговорить? — Судя по тому, как шли дела, я приготовилась к сюрпризу, но что еще я могла сказать? Убирайся? Ты пугаешь меня? Я не хочу слышать о твоем грязном маленьком секрете?

— Ты выглядишь милой, — ответил он. Три безвредных слова вонзились в меня иголками. — Не то, что Таллингаст. Я чувствую, тебе можно рассказать обо всем.

— Не нужно, пожалуйста, — сказала я, ненавидя звук своего голоса.

Джеффри проигнорировал мою мольбу.

— Однажды я откусил мужику ухо во время схватки за мяч, — поделился он. — То есть этот тип сам был виноват. Я узнал, что он извращенец. Знаешь, кто такой извращенец, Кэрисс?

Я кивнула, глядя за спину Джеффри, на дверь, которая с тем же успехом могла быть и в миллионе миль отсюда.

— Я знаю, кто такой извращенец, — ответила я, и голос вновь меня выдал.

— Так что пойми, — сказал Джеффри. — Он это заслужил. По правде говоря, повезло поганцу, что я ему только ухо откусил. Знаешь, мать мальчика навестила меня после этого. Ты и представить не можешь, насколько она была благодарна. — Он облизал губы, усы в пятнах табака зашевелились. Меня чуть не стошнило.

— Зачем вы рассказываете об этом? — спросила я. — Неужели не видите, что я очень занята? Почему именно мне? Не друзьям наверху? — Я кивком указала на дверь.

Джеффри засмеялся, будто залаял.

— А какое в этом удовольствие? — ответил он. — У каждого из нас есть секреты. Если я поделюсь своим, в следующий раз мне начнут плакаться в жилетку. А это — последнее, чего я хочу. Эмоциональная хрень — не по мне. Ничто так не опускает стояк, как чужое нытье.