Адам Миллард - Польза для души (Good for the Soul)

АДАМ МИЛЛАРД

«ПОЛЬЗА ДЛЯ ДУШИ»

Adam Millard , “ Good for the Soul ”, 2017 ©

Я проработала в Рэвенкрофте всего месяц, когда Генри Баркер поведал мне, что убил тридцать человек. Прямо так и сказал: «Я убил тридцать человек». Прозвучало так, будто он снова обгадился или попробовал курицу на обед вместо привычной говядины. Сперва, конечно, я подумала, что он шутит — смеется надо мной, оттого, что я в доме новенькая. Но что-то было в его глазах — физически ощутимое зло, и когда он поймал мой взгляд, то я, хотя и не желала ему верить, начала развивать эту тему: может быть, он не лгал.

— Вы убили тридцать человек? — спросила я. У слов на языке был странный привкус. Горький и какой-то неправильный.

Старик улыбнулся, и я заметила, не в первый раз, странные пятна у него на зубах. Генри Баркер, возможно, был самым большим неряхой в доме: его седые волосы спутались, как колючая проволока, а лицо усеивали родинки, бородавки и шрамы. Я всегда приписывала это старению: никто не в силах сохранить молодость, даже тренируясь каждый день на протяжении шестидесяти лет.

Но нет. Отвратительная наружность Генри Баркера не имела ничего общего с возрастом.

Он выглядел как убийца тридцати человек.

— Это тебя удивляет? — спросил он, причмокнув губами, будто хотел меня укусить. — То, что я смог это сделать? То, что, сотворив такое, я все еще здесь, в этой богадельне, а не за решеткой?

Я оглядела комнату, надеясь увидеть ухмыляющиеся лица — лица тех, кто знает о розыгрыше, лица тех, кому Генри Баркер рассказал о своей злой шутке. Я искала напрасно. Несколько жильцов в общей гостиной не обращали внимания на беседу в двадцати футах от них, и я была уверена, что поняла бы, если б их интерес к вязанию, телевизору и пазлам оказался притворством. Чтобы наблюдать за нами, нужно было отложить игры в сторону.

— Я бы удивилась, — ответила я, не в силах посмотреть ему в глаза, — если бы это оказалось правдой.

— О, это правда , — сказал Баркер. — Я честен, как никогда. Но не беспокойся. Это просто число, которым я горжусь. В ближайшем времени оно не изменится.

— Надеюсь, что нет, — ответила я, идя у него на поводу. Что мне еще оставалось? Выбежать из гостиной, крича как ненормальная? Влететь в кабинет Марты Таллингаст, заявляя, что серийный убийца смотрит «Пуаро»?

— Тридцать — прекрасное, круглое число, — добавила я и, услышав довольное кряхтение, ощутила теплое, кислое дыхание Баркера на щеке. — Тридцать один — уже не то, правда?

Я хотела встать и уйти, оставив Баркера наедине с его бреднями и детективом по телевизору, но моя работа состояла в том, чтобы развлекать жильцов, создавая впечатление, что им есть с кем поговорить в любое время.

Генри Баркер особенно требовал моего внимания, и я знала почему.

Он должен был исповедаться.

— Слышала когда-нибудь о Джеке Потрошителе? — спросил Баркер, и я наконец посмотрела на него. Лучше б не глядела — видит Бог! — ведь на его лице было блаженство, столь неуместное в разговоре о печально известном убийце. Почти восхищение; и все же, если Баркер не лгал, он обогнал Джека не на одну дюжину.

— Я не хочу говорить о Джеке Потрошителе, — сказала я, мечтая об одном — просто встать и уйти. — А вам лучше воздержаться от столь дерзких заявлений, Генри Баркер. Если Таллингаст услышит эту чушь, она свяжется с вашей семьей и скажет, что вы плохо себя ведете.

Я не знала, правда ли это. В действительности я почувствовала себя глупо, едва предположив такую нелепицу. На память пришли слова моего отца: «Съешь все овощи, Кэрисс, иначе приедет полиция и заберет тебя». Это была пустая угроза, и Баркер ее не боялся, так же, как я сама не боялась ареста из-за нескольких кусочков моркови и брокколи, оставленных на тарелке.

— Таллингаст! — сказал Баркер так внезапно и громко, что я едва не выпрыгнула из кресла. Озирая гостиную, я ожидала увидеть устремленные на нас взгляды и сморщенные от удивления лица жильцов, гадающих, что случилось, и не смогла поверить собственным глазам: никто будто бы и не слышал выкрика Баркера. Только я.

— Ты полагаешь, что здесь кто-нибудь заморачивается насчет Таллингаст и ее мыслей ?

— Я уверена, она плохо подумает о том, кто берет на себя ответственность за гибель тридцати человек. — И снова яд, скопившийся во фразе, обжег мой язык. Я мечтала о стакане воды, о чем-то, что смоет отвратительный привкус этих нелепых слов.

— Знаешь, во что верю я? — Он вдруг склонился ко мне, и я почувствовала запах пота, блестящего у него на лбу. — Верю, что ты мне поверила.

Он оскалил пятнистые надгробья зубов еще раз, и, по какому-то странному наитию, я захотела их выбить. Захотела ударить его изо всех сил, чтобы он прекратил пороть чушь, ведь у меня было о ком еще позаботиться. Я не могла просидеть здесь все утро, обсуждая тридцать человек, убитых Баркером, успокаивая его, и в конце концов потратить день впустую.

— Я вам верю, — сказала я — мое замешательство меня выдало. Я знала, что беседа окончена. По крайней мере, так решила. — Послушайте, Генри…

— Хэнк!

— Послушайте, Хэнк, я должна посмотреть, как там другие жильцы, хорошо? — Мне было плевать, хорошо это или нет: он меня напугал и я просто хотела уйти от Генри Баркера подальше, прежде чем окончательно сойду с ума.

Старик улыбнулся — хуже любых слов. А когда он заговорил, оказалось, что улыбка — это только начало.

— Говорят, в признании — польза для души, — сказал он. — И мне действительно легче от нашей маленькой беседы, Кэрисс.

«Легче тебе, — подумала я. — Ну, хоть одному из нас» .

Не говоря ни слова, я встала и медленно отступила назад, чуть не споткнувшись о расписанную цветами скамеечку для ног Эдит Морган. Отвернувшись наконец от ухмыляющегося старика, только что признавшегося в том, что он серийный убийца, я продолжала ощущать его взгляд, обжигающий затылок, как раскаленные угли.

Я вышла из комнаты через двойные двери и едва шагнула в коридор, украшенный картинами с изображениями старых жутких ферм и еще более жутких детей, как раздался голос:

— Он тебя напугал?

Я обернулась, увидев в конце коридора Маргарет Бекет, с мертвенным — ни кровинки — лицом. Она всегда была бледной, как фарфоровая кукла. Ее белую ночнушку раздувал ветер, не долетавший до меня.

— Вы снова открыли окно? — спросила я, решительно зашагав к ней. — Мы ведь уже это обсуждали, не так ли? Вы не должны его открывать ни при каких обстоятельствах.

— Он говорит правду, ты знаешь, — сказала Маргарет, когда я прошла мимо нее, в комнату, где обнаружила окно нараспашку и занавески из тюля, колышущиеся, как паутинки. Маргарет последовала за мной и теперь стояла в центре комнаты, ожидая, пока я закрою окно, чтобы продолжить разговор.