Джастин Кронин - Перерождение

Ночь выдалась прохладная. Тетушкин дом встретил Питера неярким светом в окнах. Она утверждала, что никогда не спит – мол, что день, что ночь, ей все равно. Тетушка не запиралась, но Питер из вежливости постучал и приоткрыл дверь.

– Тетушка, это Питер!

В глубине дома раздался шорох бумаги и скрип стула по деревянному полу.

– Заходи, Питер, заходи!

Фонарь горел лишь в деревянной, пристроенной к дому кухне. У Тетушки было очень опрятно, несмотря на нагромождение мебели и всякой всячины: штабелей книг, банок с цветными камешками и монетами, безделушек непонятного назначения. У этих предметов, десятилетиями простоявших на одном месте, имелся собственный порядок, своя логика, совсем как у деревьев в лесу. Из кухни выглянула Тетушка.

– Ты очень вовремя: я как раз чай заварила! – объявила она и поманила Питера за собой.

Тетушка всегда «как раз заваривала» чай из невообразимой смеси трав, часть которых выращивала в огороде, а часть собирала на территории Колонии. Во время прогулки она могла запросто сорвать известную ей одной былинку и отправить в рот. Испытание Тетушкиным чаем считалось своеобразной платой за ее компанию.

– Спасибо! – проговорил Питер. – Выпью с удовольствием!

Старуха подошла к гостю, а вот отыскать нужные очки ей удалось далеко не сразу. Тетушка усадила очки на переносицу, осмотрела Питера с ног до головы и улыбнулась очаровательнейшей беззубой улыбкой, словно лишь сейчас убедилась: он тот, за кого себя выдает. Глядя на Тетушку, казалось, старение и физический износ организма движутся сверху вниз: ее голова точно съежилась, на золотисто-коричневой коже проступило нечто среднее между родинками и веснушками. Волосы напоминали летние облака: будто не росли на черепе, а курились над ним. Свободное платье с круглым вырезом, сшитое из лоскутьев, стало памятником платьям, которые Тетушка носила в разные годы жизни.

– Пошли на кухню!

Как всегда босая, Тетушка зашлепала по деревянному коридору в глубь дома, и Питер двинулся следом. В маленькой кухне было тесно из-за массивного дубового стола и душно из-за растопленной печи, да еще над заварочным чайником вилась струйка пара. Лицо Питера заблестело от пота. Пока Тетушка занималась чаем, он приоткрыл окно, впустил на кухню свежий ночной воздух и устроился на стуле. Старуха поставила чайник на железную подставку, накачала воды и сполоснула кружки.

– Ну, Питер, чем обязана?

– Боюсь, Тетушка, у меня плохие новости о Тео…

– Да ладно! – отмахнулась старуха. – Я уже знаю.

Тетушка села напротив, поправила платье и разлила через ситечко бледно-желтый, как моча, чай. В ситечке остались подозрительные комочки бурого и зеленого цвета, больше всего похожие на раздавленных насекомых.

– Как это случилось?

– Долгая история! – вздохнул Питер.

– Молодой человек, в моем возрасте недолгих историй не бывает! Если ты готов рассказывать, я готова слушать. А сейчас пей чай, не то остынет!

Питер пригубил обжигающую жидкость. На вкус – как грязь, а потом стало так горько, словно он выпил не чай, а яд или, в крайнем случае, лекарство. Ну, одного глотка вполне хватит, и то чисто из уважения к Тетушке. На столе лежал толстый блокнот, или, по ее собственному выражению, Дневник памяти, в котором Тетушка ежедневно писала, макая воронье перо в самодельные чернила. На обложку пошла ягнячья кожа, на бумагу – кашица из перетертых опилок, которая сушилась во дворе на кусках старой противомоскитной сетки. Увидев полуготовые страницы на веревке за домом, Питер понял: Тетушка дни и ночи строчит в блокноте.

– Как твой Дневник памяти?

– Он никогда не кончится! – улыбнулась старуха. – Свободного времени хватает, но нужно столько всего записать! И про Старое время, и про пожар в поезде, который нас сюда привез, про Терренса, про Мейзи и других Первых – в общем, все, что случилось. Что вспомнится, то и записываю. Раз летописцем Колонии суждено стать мне, значит, так тому и быть. В один прекрасный день люди захотят узнать, как мы здесь жили.

– Думаешь, захотят?

– Питер, я не думаю, а знаю! – Тетушка причмокнула бесцветными губами и нахмурилась. – Ну вот, опять одуванчик не доложила! – Щурясь за толстыми стеклами очков, она снова взглянула на Питера. – Но ты так и не спросил, о чем я пишу!

У стариков своеобразное мышление – Тетушка, например, любила по нескольке раз возвращаться к одной и той же теме, проводить странные параллели и неожиданно погружаться в прошлое. Она нередко говорила о Терренсе, который приехал вместе с ней на поезде. Порой казалось, что он ее родной брат, порой – что двоюродный. Кроме него упоминались Мейзи Чоу, мальчик по имени Винсент Жевало, девочка Шариз, Люси и Рекс Фишер. Исторический экскурс мог в любую секунду прерваться абсолютно логичным вопросом или замечанием о нынешней жизни Колонии.

– А о Тео ты писала?

– О Тео?

– Ну да, о моем старшем брате.

Тетушкины глаза покрылись поволокой.

– Он вроде на станцию собирался. Когда вернется?

Значит, она все-таки не знает или просто забыла: в ее памяти новость смешалась с другими подобными историями.

– Он не вернется! – вздохнул Питер. – Такие вот у меня грустные новости!

– Не грусти! – покачала головой Тетушка. – Того, что ты не знаешь, хватит на толстую книгу! Слышал такую шутку? Вот, пей чай!

Питер решил закрыть тему. Зачем Тетушке еще одна печальная новость? Он хлебнул чай. Пожалуй, «моча» стала еще отвратительнее. Пищевод угрожающе сжался. Только тошноты не хватало!

– Березовая кора и душу лечит, и пищеварение улучшает.

– Да, чай очень вкусный!

– Нет, отвратительный! Зато как смерч по организму проносится, все вычищает!

Тут Питер вспомнил другую новость.

– Знаешь, Тетушка, я ведь звезды видел!

Старушечье лицо просияло.

– Вот об этом стоит поговорить! – Она ткнула Питера в ладонь кончиком сморщенного пальца. – Ну, как они тебе?

Питер мысленно вернулся на бетонную крышу станции. Звезды усыпали ночное небо, казалось, протяни руку – соберешь целую горсть. Когда это было: семь дней или семь лет назад? Теперь сцена на крыше воспринималась как эпизод прошлой жизни.

– Тетушка, словами их не опишешь. Я даже не знал, что такое бывает!

– Да, они просто чудо! – Старческие глаза, устремленные на стену за спиной Питера, засияли, точно от того самого звездного света. – Я звезд с детства не видела! Твой отец приходил сюда и трещал о них без умолку. «Тетушка, я звездами любовался!», а я спрашивала: «Как они, Демо? Как там мои звезды?» Мы с ним сидели, как сейчас с тобой, и говорили по душам. – Тетушка пригубила чай и поставила кружку на стол. – Почему у тебя такой удивленный вид?

– Он правда о звездах рассказывал?