Джастин Кронин - Перерождение

– Глория! – прохрипел Санджей. – Помоги мне!

В Тетушкиной кухне по-прежнему горел фонарь, свет которого падал на землю разграфленными желтыми прямоугольниками. Питер постучал, затем вошел и аккуратно притворил за собой дверь.

Тетушка сидела за кухонным столом, но не писала в дневнике и не пила чай. Услышав шаги, она подняла голову, машинально потянулась за очками и водрузила на нос подходящие.

– Питер! Я так и думала, что ты заглянешь.

– Тетушка, откуда тебе про нее известно? – спросил Питер, усевшись напротив.

– Про кого именно?

– Ну, Тетушка, ты отлично понимаешь, про кого!

– Ты о Приблудшей? Наверное, слышала от кого-то. – Тетушка махнула рукой. – Вроде от Молино, как бишь, как его, Джимми? Да, он заглядывал.

– Я не о том… Ты еще два дня назад сказала: она идет. Дескать, я знаю, кто она такая.

– Я так сказала?

– Да, Тетушка. Именно так.

– Сейчас уже и не вспомню, – озадаченно проговорила старуха. – Два дня назад?

– Тетушка… – раздраженно выпалил Питер, но она примирительно подняла руку.

– Ладно, ладно, не кипятись! Дай немного подурачиться, я же сто лет себе такого не позволяла! – Тетушка буквально впилась взглядом в Питера. – Похоже, ты сам все понял… Прежде чем услышишь мое мнение, скажи: по-твоему, кто эта девочка? Кто она такая?

– Эми?

– Не знаю, как ее зовут, но, если хочешь, пусть будет Эми.

– Тетушка, я не представляю, кто она!

– Разумеется, не представляешь! – усмехнулась старуха, сделала большие глаза, а потом закашлялась. Питер вскочил, чтобы похлопать ее по спине, но она лишь отмахнулась. – Сиди-сиди! Ничего страшного, просто голос садится. – Тетушка прочистила горло. – Это тебе и нужно выяснить. Каждому человеку приходится что-то выяснять, решать какие-то задачи. Твоя задача – эта девочка.

– Майкл говорит, ей почти сто лет!

– Тогда смотри в оба! – кивнула старуха. – Не позволяй этой Эми командовать, хотя она, конечно, старше и опытнее.

Ничего он от нее не добьется! Разговаривать с Тетушкой вообще непросто, а сегодня особенно. Такой оживленной Питер ее не видел. Она ведь даже чай не предложила!

– Тетушка, в прошлый раз ты сказала кое-что еще, – гнул свое Питер. – Про надежду. Ну, что она есть всегда.

– Вполне возможно. Это очень в моем духе.

– Наша надежда – Эми?

– Трудно сказать. – Старуха поджала бледные губы. – Это не только от нее зависит.

– А от кого еще?

– От тебя! – заявила Тетушка и, не дав Питеру опомниться, продолжила: – Ну, не делай такое несчастное лицо! В тупик не заходит лишь тот, кто ничего не ищет! – Она отодвинула стул и с видимым трудом встала. – Пойдем, кое-что покажу. Вдруг натолкнет на верные мысли?

Тетушка привела его в спальню. Как и в других комнатах, здесь царили чистота и беспорядок, обладающий собственной, проверенной годами логикой. У стены стояла кровать под пологом; продавленный матрас, судя по всему, набит одной соломой. Рядом на деревянном стуле горел фонарь. Помимо кровати и стула в спальне был комод, заставленный случайными на первый взгляд предметами. Вот старая бутылка с непонятной надписью «Кока-кола», напечатанной наклонным шрифтом на поблекшем ярлыке, вот металлическая банка с булавками, вот челюсть какого-то зверька, вот округлые, сложенные пирамидкой камешки.

– Мои душевные лекарства! – объявила Тетушка.

Они стояли рядом в тесной комнатке, и Питер чувствовал себя великаном: Тетушкина макушка с белым облаком волос едва доставала ему до плеч.

– Так моя мама называла любимые безделушки. «Держи душевные лекарства под рукой», – частенько наставляла она. – Тетушка показала на комод. – Откуда взялись эти, уже не вспомню. Фотография, конечно же, другое дело. Ее я с собой на поезде привезла.

Фотография находилась в самом центре: ею Тетушка дорожила больше всех остальных «лекарств». Питер осторожно взял снимок и чуть наклонил к окну, чтобы поймать луч прожектора. Потускневшая исцарапанная рамка явно предназначалась для формата побольше. «Наверное, сначала никакой рамки не было», – подумал Питер, разглядывая пару на лестнице у кирпичного дома: мужчина обнимал за плечи стоящую рядом женщину. Очевидно, снимок делали зимой: оба были в толстых куртках, а тротуар перед домом запорошило снегом. Время и солнце давно превратили все цвета в блекло-коричневый, но Питер понял: мужчина и женщина темнокожие, как Тетушка. У обоих типично джексоновские волосы, причем у женщины почти такие же короткие, как у мужчины. Женщина улыбалась прямо в объектив, а мужчина смотрел на нее и, похоже, хохотал. «Будто кусочек смеха на фотографию поймали», – подумал Питер. Снимок дышал верой, надеждой, любовью, а еще тайной, которая чувствовалась в счастливой улыбке женщины и трогательном внимании мужчины. Питер вгляделся пристальнее: поза женщины и округлость ее живота объясняли, в чем дело. Фотограф запечатлел не двоих, а троих: женщина ждала ребенка.

– Монро и Анита, – представила Тетушка. – А это наш дом. Филадельфия, Уэст-Лавир, номер две тысячи сто двадцать один.

– А это ты? – спросил Питер, показав на живот женщины.

– Конечно, кто же еще?

Питер вернул фотографию на место. Жаль, что у него нет такой же – на память о родителях! Тео – другое дело, его лицо и голос Питер еще не забыл. Стоило вспомнить брата, как перед глазами вставал последний вечер на энергостанции. Усталый встревоженный Тео сел на краешек койки и осмотрел его лодыжку: «На вид получше. Опухоль спала, – сказал он и лукаво улыбнулся: – Верхом ехать сможешь?» Питер знал, что пройдет время, совсем немного, и воспоминания сотрутся, как краски на Тетушкиной фотографии. Сперва исчезнет голос Тео, затем померкнет образ, и в итоге останется одно имя.

– Так, она где-то здесь… – Тетушка, кряхтя, опустилась на колени и вытащила из-под кровати коробку. – Питер, помоги встать!

Питер взял ее за локоть и осторожно поднял на ноги, а затем наклонился за коробкой. Хм, обычная коробка из-под обуви с плотно закрывающейся крышкой…

– Ну, открывай! – велела Тетушка, сев на край кровати. Ее босые ноги едва касались пола, совсем как у Маленькой в Инкубаторе.

Питер послушался. То, что в коробке бумаги, он уже знал, но там оказались не просто бумаги, а карты, целая стопка карт.

Осторожно, даже опасливо, Питер взял лежавшую сверху. Сухая, как осенний лист, затертая чуть ли не до дыр, а сгибы хрупкие – одно неосторожное движение, и рассыплется. По верхнему краю шли слова: «Автомобильная ассоциация Америки, Южная Калифорния и Лос-Анджелес».

– Это папины карты, он их в экспедиции брал.

Питер бережно доставал одну карту за другой и перекладывал на комод. «Национальный парк Сан-Бернардино», «Лас-Вегас и пригороды», «Южная Невада», «Лонг-Бич», «Бухта Сан-Педро и порт Лос-Анджелес», «Пустыни Калифорнии», «Национальный заповедник Мохаве»… Последней, на самом дне коробки, лежала «Карта Центральной карантинной зоны», изданная по заказу Федерального агентства по чрезвычайным ситуациям.