Линкольн Чайлд - Обсидиановый храм

На дальнем конце луга он подошел к группе строений, миновав старую разрушенную электростанцию, и остановился перед дверью с медной обшивкой обозначенной «РЕЗЕРВУАР». Он поднял руки и снял золотую цепочку, на которой висел черный ключ, со своей шеи, тут же вставив его в замок. Дверь открылась наружу с шепотом хорошо смазанных петель.

Все еще не говоря ни слова, Диоген вошел внутрь, и сразу же щелкнул целым рядом выключателей. Через его плечо Констанс смогла рассмотреть большую круглую комнату, построенную из старого кирпича. Большой металлический резервуар, окрашенный красным, был установлен у ближайшей стены. Лестница, начинающаяся в паре метров от входа, вела к каменным мосткам, полукругом опоясывающим внешнюю стену здания и обрывающимся у окованной железом двери. В пяти футах ниже мостков раскинулась гладкая поверхность черной воды.

Она выиграла. Ее месть свершилась: Диоген был сломлен. И все же в этом месте она ощутила необъяснимое и сильное любопытство. Она чувствовала, что в Диогене присутствовал гораздо более глубокий слой – слой, который она еще не успела, несмотря ни на что, полностью постичь. Почему она хотела его изведать, учитывая степень ее ненависти к нему, оставалось загадкой даже для нее самой.

Когда Диоген спустился по ступенькам, и ступил на пол, он, наконец-то, прервал затянувшееся молчание.

– Такие цистерны крайне распространены на Флорида-Кис, – пояснил он. – Это самый лучший способ накапливать пресную воду.

Его голос был пустым, далеким и начисто лишенным эмоций. Эхо странно разносило его по этой подземной кирпичной комнате, словно он шел из самого царства мертвых.

Добравшись до основания внутренней лестницы, Диоген поднялся по ней, держась за перила, и взошел на мостки. И снова – Констанс смогла расслышать дальний гул машин. Последовав за Диогеном, она посмотрела вниз на воду. Внутри цистерны не было перекладин, ступеней или других путей выхода: если бы кто-то упал в нее, то у него не было бы возможности выбраться.

Когда мостки привели их к окованной железом двери, установленной в стене цистерны, Диоген остановился и указал на нее.

– Раньше за ней находилось старое насосное оборудование, когда-то использовавшееся для перекачки воды в дом. Оно было необычайно большим и громоздким. Конечно же, его давно сменила современная техника, а его остатки были утилизированы. Как ты сейчас увидишь, я нашел новое применение пустующему пространству.

Использовав ключ еще раз, он отпер дверь и распахнул ее. За ней раскинулась полная темнота. Отступив назад, он жестом пригласил Констанс пройти внутрь.

Она засомневалась: перед собой она ничего не видела, свет из основного помещения не проникал дальше порога. Она буквально представила себе, как делает шаг в темноту и падает в бескрайнюю бездну. Но, тем не менее, несколько мгновений спустя она прошествовала в комнату мимо Диогена. Ее каблуки гулко стучали по камню.

Диоген последовал за ней, закрыв за собой дверь. На мгновение вокруг нее сомкнулась тьма – тьма настолько кромешная и вязкая, что Констанс, которой темнота была не чужда, поняла, что ранее никогда не испытывала ничего подобного. И вдруг раздался тихий щелчок, и на потолке зажглась лампа.

Поначалу Констанс показалось, что она буквально плавает в чернильной пустоте. Затем раздались еще щелчки, и когда Диоген включил все освещение, она поняла, где находится. Констанс стояла посреди помещения, которое напоминало идеальный куб: с полом, стенами и потолком, отделанными черным мрамором. Но затем, когда она присмотрелась более внимательно, то поняла, что лампы, висящие через равные промежутки в нескольких футах от потолка, фактически находились за очень тонкими стеклами, сделанными из какого-то темного дымчатого материала. Материал не был какого-то определенного цвета, а скорее представлял собой перелив, мерцающие оттенки серого. Свет, который проходил сквозь эти панели, придавал комнате легкую, необычную, сверкающую люминесценцию, как если бы Констанс заключили в тюрьму, находящуюся в дымчатом бриллианте разных градаций серого. Затем она поняла, что и стены, и потолок помещения были полностью облицованы обсидианом.

Как будто по сигналу, она услышала позади себя горький, безрадостный смех.

– Да, так и есть, – произнес тот же атональный голос. – Это не храм медитации, а моя истинная обсидиановая комната. Это святыни – если все те вещи, которые приносят стыд и боль, можно назвать «святынями» – моей прошлой жизни.

Присмотревшись более внимательно, Констанс увидела, что на всех четырех стенах висят прямоугольные короба на таком же расстоянии друг от друга, что и лампы освещения. Все были одного размера – примерно восемнадцать дюймов на два фута [191] Восемнадцать дюймов на два фута – 46х60 см. . Они не сливались со стенами, а отступали от них точно на такое же расстояние, как и их верхние собратья. Они также были облицованы обсидианом, только фасад был сделан из прозрачного стекла. Маленькая, скрытая лампа в каждой витрине освещала слабым светом их содержимое, напоминая композиции художника Джозефа Корнелла [192] Джозеф Корнелл (1903–1972) – американский художник, скульптор, кинорежиссёр-авангардист. Главным делом своей жизни Корелл сделал "предмет". Его композиции были заключены в условное пространство стенок ящика, внутри которого и рождалась создаваемая художником реальность. Композиции Корнелла загадочны, полны ностальгической печали. Многочисленные ящички, которые художник населяет разными предметами, являются своеобразным отображением мест, случаев, занимательных событий из его жизни. .

– Мой музей, – пояснил Диоген. – Пожалуйста, позволь мне стать твоим гидом. Все эти экспонаты расположены в хронологическом порядке, начиная слева от тебя.

Он на несколько шагов отошел от двери и остановился у первой подвесной витрины. Внутри Констанс увидела эскиз старого города, выполненного в миниатюре на миллиметровой школьной бумаге. Его масштабность и прекрасно проработанные детали захватывали дух. Все это можно было нарисовать только с помощью увеличительного стекла и простого карандаша с очень тонким грифелем. Каждый микроскопический дом города был покрыт черепицей, каждый булыжник на каждой улице был любовно заштрихован, над каждым дверным проемом был написан микроскопический номер дома.

– Я нарисовал это, когда мне было семь лет, – услышала она голос Диогена. – В своем воображении я жил в этом городе. Каждый день я пририсовывал к нему дополнительные детали. Помимо всего прочего он мне очень нравился. Я поместил его сюда, как напоминание о том, кем я мог стать. Так я напоминал себе, что все могло быть по-другому. Но, видишь ли, когда я еще работал над ним… со мной кое-что случилось.