Роберт Говард - Боги Бал-Сагота (сборник)

Это само по себе было скверно, но в настоящий ужас меня привело другое. Я знал: жертвоприношению сопутствует еще один обычай. С незапамятных времен Черные Братья предают смерти мужчину, ближайшего родственника той, что избрана в жертву – отца, брата, мужа – ее «хозяина», согласно их ритуалу. Частью – из-за какого-то темного фаллического предрассудка, частью – из практических соображений: врага нужно уничтожить, ведь покровитель девушки наверняка будет искать мести.

Я понял: Джоан мне не спасти. Она была обречена. Но я мог спастись сам, переложив бремя ответственности за нее на чужие плечи. Поэтому я вызвал ее сюда и выдал за тебя замуж.

– Вот сволочь! – прошептал Глэнтон.

– Но это мне не помогло! – выдохнул Брукмэн. Его истерзанная голова мотнулась из стороны в сторону, взгляд остекленел, на мертвенно-бледных губах выступила кровавая пена. – Они явились вскоре после твоего отъезда. А я оказался настолько глуп, что впустил их и сказал, что больше не в ответе за ту, кого они избрали для жертвоприношения. Они только посмеялись – и принялись терзать меня. Я вырвался… бросился к телефону… но им было приказано убить меня, казнить брата-изменника. Они уехали, а один остался – позаботиться обо мне. Сам видишь, позаботился – лучше некуда!

Глэнтону тут же вспомнился большой автомобиль, пронесшийся на север.

– Куда… Куда они направились? – выговорил он внезапно пересохшими губами.

– К тебе на ранчо… За Джоан… Прежде, чем меня начали пытать… Я сказал им, где она.

– Старый осел! – завопил Глэнтон. – И ты только сейчас говоришь об этом?!

Но Брукмэн уже ничего не слышал. С его побагровевших губ брызнула пена, старик забился в конвульсиях, вырвав из столешницы один из окровавленных клиньев. Громкий предсмертный крик – и жизнь оставила старого Джона Брукмэна.

Пошатываясь, будто пьяный, Эммет Глэнтон покинул освещенную лампой комнату, где черное лицо слепо скалилось с пола прямо в незрячее белое лицо, свесившееся с края стола. Черный ветер злобно рванул рубаху невидимыми пальцами, и Глэнтон огромными прыжками помчался к машине.

Обратный путь сквозь вой и тьму был сущим кошмаром. Черная стена тьмы расступалась перед Глэнтоном и тут же смыкалась позади, страх волком-оборотнем мчался по пятам, ветер выл в ушах, раскрывая ужасные тайны.

На этот раз Глэнтон не стал огибать мрачный холм, а поехал напрямик. Колеса прогремели по мосту, и машина промчалась под черным обрывом. Никто не запустил в него сверху булыжником. Должно быть, Джошуа давно оставил засаду и ушел.

Еще три мили – и сердце, рванувшись прочь из груди, застряло в горле куском холодного льда. Отсюда он уже мог бы разглядеть свет в окне дома, но завесу тьмы впереди рассекали лишь лучи его собственных фар.

Наконец в ночной темноте показался силуэт его дома, и Глэнтон увидел на крыльце странное, бледно мерцающее пятно. Автомобиля, промчавшегося ему навстречу на север, нигде видно не было. Но, въехав в ничем не огражденный двор, Глэнтон был вынужден резко свернуть в сторону: прямо на пути распростерлось безжизненное тело. Это был безумец Джошуа. Он лежал лицом вниз, голова его с одной стороны представляла собой сплошную кровавую массу. Он явился сюда только затем, чтобы найти свою смерть.

Глэнтон выпрыгнул из кабины и побежал к дому, громко зовя Санчеса. Но крик его растворился в вое штормового ветра, и сердце будто сжала чья-то ледяная рука.

Взгляд его был прикован к бледному пятну, мерцавшему на крыльце. По мере приближения пятно росло, превращаясь в человеческое лицо – лицо Санчеса, источавшее странный неяркий свет. Глэнтон остановился и, затаив дыхание, подкрался поближе. Отчего лицо так светится в темноте? Отчего старый мексиканец стоит неподвижно, не отвечает на зов; отчего так остекленели его глаза? Как его лицо могло оказаться на такой высоте?

И тут Глэнтон понял, в чем дело. Перед ним висела, привязанная за длинные волосы к столбу крыльца, отрубленная голова Санчеса. Мертвое лицо зловеще мерцало во тьме, натертое чем-то вроде фосфора.

– Джоан!

Ворвавшись в объятый тьмой дом, Глэнтон вскрикнул от отчаянья и боли. Никто не ответил ему – лишь ветер насмешливо взвыл за спиной. Стоило переступить порог – и нога зацепилась за что-то тяжелое и мягкое на полу. К горлу подступил липкий, тошнотворный ужас. Отыскав в кармане коробок, он зажег спичку. Прямо у двери лежало обезглавленное тело, изрешеченное пулями. Это было тело Санчеса. Кроме мертвого мексиканца, в доме не было никого. Догоревшая спичка обожгла пальцы и погасла. Нетвердым шагом Глэнтон покинул дом.

Оказавшись на дворе, он совладал с чувствами и заставил себя мыслить рационально. Должно быть, Джошуа, пытавшегося подкрасться к дому, застрелил Санчес. А после этого чужакам ничего не стоило захватить старого мексиканца врасплох. Он ведь не ожидал нападения ни от кого, кроме полоумного Джошуа, и не ждал, что враг явится на автомобиле. Вероятно, он подошел к двери на оклик из остановившейся машины и, ни о чем не подозревая, показался в освещенном проеме. Внезапный залп довершил дело. А затем… Все тело Глэнтона покрылось бисеринами пота. Джоан, совершенно беззащитная, осталась наедине с этими чудовищами!

К северу от дома затрещали кусты. Глэнтон резко развернулся и вскинул пистолет. Но, стоило ему двинуться на звук – и треск стих, удаляясь. Должно быть, теленок или еще какая-нибудь некрупная скотина. А может… Охваченный недобрым предчувствием, Глэнтон устремился к машине.

Тело, лежавшее на траве, исчезло. Неужели мертвый Джошуа встал и скрылся во мраке? Не он ли трещал кустами, пробираясь на север? До этого Глэнтону не было дела. В этот миг он был готов счесть возможными любые ужасные чудеса, а Джошуа, живой или мертвый, его совершенно не интересовал.

Глэнтон обогнул дом, утирая пот со лба похолодевшей рукой. Дом стоял на возвышенности. Отсюда он мог бы разглядеть огни любой машины, направляющейся на север, за несколько миль. Он напряг зрение, но никаких огней вдали видно не было. Скорее всего, налетчики успели отъехать от места своих преступлений на много миль. Нужно ехать за ними – но куда? Да, на север, но в нескольких милях к северу от его ранчо дорога расходилась в трех направлениях, каждое из которых, в конце концов, выводило на хайвей. Один из этих хайвеев вел в Нью-Мексико, другой – в Оклахому, а третий – дальше на север, в Панхандл.

Глэнтон хрустнул суставами пальцев, не в силах принять решение, и вдруг замер.

Вдали показался свет. Нет, не строгие, прямые лучи фар – туманное зарево, мерцавшее во тьме, будто догорающие угли. Судя по всему, его источник находился немного к востоку от дороги, ведущей на север, не доезжая развилки. Ночью мысли и глазомер легко могли подвести, но лучше было проверить, что там такое, чем сидеть на месте в мучительном бездействии.