Роберт Говард - Боги Бал-Сагота (сборник)

Сдавленно вскрикнув, Глэнтон вскинул пистолет и выстрелил прямо в это жуткое лицо. Промахнуться с такого расстояния он не мог. Лицо с оглушительным звоном исчезло, град мелких осколков осыпал Глэнтона, больно ужалив руку. А потом комната огласилась громким хохотом – тем самым, что слышался из телефонной трубки! Глэнтон не смог понять, откуда звучал этот смех, но внезапное озарение – так часто бывает с людьми в отчаянной ситуации – подсказало, каким образом его провели. Ахнув от внезапного ужаса, он быстро обернулся и выстрелил – в упор, едва не воткнув дуло пистолета в темную массу за спиной, в тело чудовища, подкравшегося сзади, пока он глазел на его отражение в зеркале!

Раздался хрип, что-то с хищным свистом рассекло воздух, разодрав рубашку на его груди. Монстр рухнул на пол и забился в предсмертных судорогах во мраке под ногами. Охваченный паникой, Глэнтон выстрелил еще, и еще. Судороги утихли, и враг замер без движения. В оглушительной тишине, последовавшей за грохотом выстрелов, слышалось лишь сухое тиканье часов, мерный стук капель об пол, да зловещий стон, вновь донесшийся из жуткого мрака.

Ладони сделались липкими от пота. Отыскав керосиновую лампу, Глэнтон зажег ее. Огонек за стеклом ярко вспыхнул, разогнав сумрак по углам, и Глэнтон со страхом взглянул на распростершееся перед камином тело. По крайней мере, это был человек – высокий, сильный мужчина, обнаженный по пояс, широкоплечий, с мощной грудью и могучими мускулистыми руками.

Из трех ран в огромном теле сочилась кровь. Человек был черным, однако не негром. Казалось, он сплошь – от выбритой головы до кончиков пальцев – покрыт какой-то краской. Пальцы одной из его рук венчало устрашающее оружие – стальные крючья, полые изнутри, изогнутые, бритвенно-острые, точно ужасные тигриные когти. Зубы, обнажившиеся в смертном оскале, были заточены, словно зубья пилы.

Тут Глэнтон заметил, что убитый выкрашен не целиком. В центре его груди белел круг не тронутой краской кожи, а внутри круга был изображен странный символ – черное безглазое лицо.

Два зеркала (одно – разбитое выстрелом), закрепленные под нужным углом на каминной полке и на стене, наглядно демонстрировали секрет трюка, с помощью которого незнакомец задумал обмануть Глэнтона. Все было проще простого – должно быть, он успел подготовиться, услышав шум подъехавшего автомобиля. Но что за извращенный разум породил этот дьявольский трюк?

Оттуда, где стоял Глэнтон, его собственного отражения в зеркале на каминной полке было не видно – только отражение черного человека за спиной и чуть сбоку, возникшее во мраке, будто призрак.

Все это множество мыслей промелькнуло в голове Глэнтона с быстротой молнии при взгляде на черного человека на полу. Затем он увидел кое-что еще. Он увидел старого Джона Брукмэна.

Старик, совершенно нагой, навзничь лежал на столе с широко – в форме Андреевского креста – распростертыми в стороны руками и ногами. Оба его запястья и обе лодыжки были прибиты к столешнице черными клиньями.

Его язык торчал изо рта наружу, пронзенный стальной спицей. На теле виднелась страшная кровоточащая рана: с груди старика был варварски содран клок кожи размером с мужскую ладонь. Увидев этот клок на столе рядом с ним, Глэнтон ахнул. На содранной коже красовался тот же нечистый символ, что и на груди мертвеца, лежавшего у камина. Кровь ручьями текла по столу и капала на пол.

Преодолевая тошноту, Глэнтон вынул спицу из языка Джона Брукмэна. Брукмэн поперхнулся, обильно сплюнул кровью и невнятно захрипел.

– Лежи смирно, Джон, – сказал Глэнтон. – Сейчас и клинья выдернем, вот только клещи найду…

– Не тронь! – пробулькал Брукмэн. Истерзанный язык отказывался повиноваться, и слов его было почти не разобрать. – Там зазубрины – ты мне руки оторвешь. Я умираю – главных следов их казни так просто не разглядишь. Так дай мне умереть без лишних мук. Прости – надо было предупредить, что он поджидает в темноте – но эта треклятая спица… Даже крикнуть не мог. Он услышал, как ты приехал, и приготовился… Зеркала… Их снасть всегда при них… Снасть для иллюзий… обмана… и убийства. Дай виски, быстрей! На той полке!

Огненная жидкость обожгла изуродованный язык так, что Брукмэн зажмурился, но голос его зазвучал тверже, а налитые кровью глаза заблестели.

– Я расскажу тебе все, – выпалил он. – Моя жизнь кончена… Так ты позаботься, чтоб им это с рук не сошло… Сотри их с лица земли! До этого момента я не нарушил клятву. Даже когда угроза смерти нависла надо мной, я думал, что смогу оставить их в дураках. Будь прокляты их черные души, я больше не стану хранить их тайну! Молчи, не спрашивай ни о чем – слушай!

Как ни странны истории, что срываются с уст умирающих с последними вздохами, не бывало среди них истории поразительнее той, что довелось услышать Эммету Глэнтону в залитой кровью гостиной, где скалилось у тлеющего камина черное лицо мертвеца, от распятого на столе, умирающего старика, чей изувеченный язык раскрывал перед ним мрачные тайны под стоны черного ветра за дребезжащими стеклами.

– В юности жил я совсем в другой стране, – с трудом говорил Джон Брукмэн, – и был полным дураком. По собственной глупости и влип в это дело – вступил в секту дьяволопоклонников, Черных Братьев Аримана. И не понимал, кто они такие на самом деле, с какими ужасами связала меня моя собственная ужасная клятва, пока не стало слишком поздно. Нет нужды рассказывать об их целях и задачах – их нечестивость выше всякого понимания. Но была в них одна черта, не свойственная большинству подобных сект. Они веровали искренне. Фанатично. Они поклонялись этому демону, Ариману, так же ревностно, как и их дикие предки. И приносили ему человеческие жертвы. Ежегодно, в эту самую ночь, между полуночью и рассветом, на горящий алтарь Аримана, Владыки Огня, кладут юную девушку. На раскаленном алтаре тело ее обращается в пепел, и выкрашенные в черное жрецы развеивают этот пепел по ветру.

Я стал одним из Черных Братьев. На груди моей выкололи несмываемый символ Аримана, символ Ночи – черное безглазое лицо. Но, в конце концов, я не смог вынести всей мерзости их ритуалов и бежал. Перебрался в Америку, сменил имя. Кое-кто из родных уже жил там – та ветвь нашей семьи, к которой принадлежит Джоан.

Прошло девятнадцать лет, и я решил, что Черные Братья забыли обо мне. Я не знал, что отделения этой секты есть и в Америке, в тех кварталах больших городов, что кишат иностранцами. А следовало бы знать, что они никогда не забывают ни о чем. И вот однажды я получил шифрованное письмо, разбившее все мои иллюзии вдребезги. Они не забыли обо мне, выследили, отыскали – и разузнали обо мне все. И, в наказание за измену, в этом году решили принести в жертву мою племянницу, Джоан.