Эмили Джонстон - Веретено

Наконец мне представился шанс. Спустя три года после рождения принца в Камихе в Харуфе родилась принцесса: идеальный расклад для договорного брака, если удастся убедить родителей. Момент был как нельзя более удачный. Харуф уже балансировал на пороге краха – хватило бы пары суровых зим или чересчур дождливого лета, чтобы королевство оказалось в отчаянном положении. Но я не собиралась полагаться на волю случая. Когда дойдет до предложения, оно будет принято.

Среди моих собратьев однажды уже был один, подобный мне. Он завладел разумом короля и правил его землями, но в конце концов он пал, и его поражение погубило нас на срок, почти не поддающийся измерению. Но я не собиралась овладевать королем – не напрямую. Вместо этого я решила забрать девчонку, Маленькую Розу. Я знала, что ее с младенчества будут растить правительницей: дадут ей лучшее образование, обучат всему – от рукоделия до искусства ведения войны. Ее ум станет крепостью, каждый камень которой будет заложен с целью править, и, покорив эту крепость, я сделаю ее неприступной. Она станет королевой, но после замужества власть сосредоточится не в ее руках – по крайней мере, до той поры, пока я не решу, что ей пора властвовать.

Я выждала еще пять лет – ничтожно малый срок в сравнении с тем, сколько мне уже пришлось ждать. И тогда я отправилась в замок Харуфа, где жила Маленькая Роза. Там справляли ее день рождения, и Большой зал был полон ее подданных. Мне это было на руку, ведь я питалась не только чужим мастерством, но и страхом. Я провела весь день на кухне, незамеченная никем, и наблюдала за работой поваров. Кушанья выходили отменные, мое вмешательство почти не требовалось. Затаившись на кухне, я почуяла приближение существ, которые могли нарушить мой план еще до того, как я приступлю к его исполнению.

Обычай предписывал оставлять подношения существам, которые держали меня и моих собратьев в заточении в горах. Но их появление на праздниках было не в обычае. Быть может, они почуяли меня. Быть может, наконец прознали о том, чем я занималась последние десятилетия. А может, мне просто не повезло. В любом случае я уже зашла слишком далеко, чтобы отступать. Отбросив гордыню, я выжидала, притаившись в углях кухонной печи, пока в зале шло пиршество. Наблюдая, как каждый из моих ненавистных тюремщиков вручает дары Маленькой Розе и тем самым делится с ней своей силой, я с трудом сдерживала смех. Их дары призваны сделать ее хорошей правительницей. Сами того не ведая, они помогали моему плану.

В конце концов, не в силах больше таиться, я покинула кухню и направилась в Большой зал, окруженная вихрем тьмы и пламени. Взглянув на Маленькую Розу, я вручила ей собственный дар, пообещав, что однажды мы вместе будем вершить великие дела, а если она попытается противостоять мне, пострадает ее собственный народ. После меня заговорить решилась лишь одна фея, которая вплела ничтожно тонкую нить своей магии в плотные путы моей. Ее дар принцессе был столь смехотворным, что я позволила его вручить – как будто сон сможет защитить королевство от уготованной ему участи!

Я оставила их, объятых паникой и отчаянием, обдумывать масштабы бедствия, которое обрушила на них. Последствия проявятся не сразу, но время покажет, как низко им суждено пасть. Маленькая Роза выживет, об этом я позаботилась. Она действительно вырастет такой одаренной, как задумали мои тюремщики. Но потом… Потом она станет моей.

А вместе с ней к моим ногам падет и весь Харуф, но я не собиралась останавливаться в этой пропахшей овцами дыре. Мне нужен был Камих, и я уже придумала, как получить и его. Каждый год моей вынужденной ссылки в ненавистных горах, каждое мгновение, что я потратила, угождая одному Царетворцу за другим, превратится в сладкие плоды, вызревшие на бескрайних лугах Харуфа. Да, мой народ ничего не создает, но если бы создавал, то проклятие, наложенное мной на Маленькую Розу, ее родителей и все ее королевство, стало бы нашим величайшим творением.

Путь через Перевал Мастерового был несложным благодаря многолетней торговле между Камихом и Харуфом, но мы не пошли этой дорогой. Даже после встречи с медведем-демоном мы с Саудом сочли неблагоразумным идти у всех на виду. Как выяснилось, справиться с медведями мы вполне способны, а вот насчет столкновения с группой вооруженных мужчин мы не были так уверены. Раньше разбойники на торговом пути между двумя королевствами встречались редко, но, по мере того как Харуф приходил в упадок, отчаянных голов в этих местах становилось все больше. Причина тому – в простейшей математике, объяснил нам отец Сауда.

– Почему Царетворец не наведет там порядок, как в Камихе? – спросил как-то Тарик, вытаскивая ножи из мишени, пока отец Сауда читал нам очередную лекцию. Моя мать не одобряла уроки борьбы, а уж то, что отец Сауда говорил с нами о политике, нравилось ей еще меньше, но это не помешало нам учиться и тому, и другому. – Тогда мы бы все могли звать его Миротворцем.

– Думаю, Царетворец добьется мира, – сказал отец Сауда. – Но иным способом.

Никто из нас так и не спросил, каким именно, – даже Тарик, для которого задавать вопросы было столь же естественной потребностью, как дышать. Отец Сауда обычно без колебаний рассказывал нам всякие неприглядные истины, так что мы не наседали на него, когда видели, что он этого не хочет.

Теперь же я понял, что сейчас нам было бы проще, если бы мы тогда расспросили его. Тарик был прав насчет той версии истории, которую я слышал от матери: она состояла из множества деталей, которые мы с годами складывали в разные картинки. Мать рассказывала мне о волшебных существах и их дарах принцессе, пока я лежал в постели больной, и если я и заметил странное выражение ее лица, то подумал, что она жалеет меня из-за того, что я пропустил праздник. Детям свойственно быть эгоистичными, и мне тогда просто не приходило в голову, что, возможно, она кое о чем умалчивала.

Весь ужас произошедшего я осознал лишь много недель спустя, когда оправился от овечьей оспы и снова стал приходить в комнату прях, где сидел подле матери. Казалось, все было так же, как в любой другой день: приносили чесаную шерсть, уносили готовую пряжу, каждый моток которой предназначался для более тонкой работы. И все же что-то изменилось. Мама больше не разрешала мне прясть.

Раньше пряхи весело болтали, а теперь украдкой перешептывались. Прядение – работа для глаз и рук, оставляющая ум свободным для разговоров. Сидя у ног матери, я узнавал не только тонкости ее работы, но и все, что происходило в Харуфе. Но в тот день все говорили тихо, будто не хотели, чтобы я их слышал. Конечно, кое-что я все равно расслышал, ведь комната была небольшая, но запомнившиеся мне слова сплетались в неровную нить – такую, какие получались у меня, когда я только начал учиться.