Адам Нэвилл - Ритуал

Страх.

Душащий страх. Бросающий в дрожь и парализующий. Постоянное ожидание его холодного удара. Страх наконец покинул его.

А потом к нему вернулась память. Хлынула потоком тьмы в рот, глаза и уши. Он даже почувствовал сырость и холод, а в нос ударил запах гнилых листьев и валежника.

Израненный и окровавленный, он уже был на пределе. Легкие горели огнем, а ноги свело судорогой от усталости, но теперь они были в тепле. Призрачные очертания синяков и ссадин на измученном теле напоминали о том, через что он не хотел бы пройти снова.

В его памяти возникли лица жертв. Хатч. Фил. Дом. Он снова увидел на деревьях тряпье. Тряпье и кости. Потом вспомнил силуэты костлявых стволов на фоне огненно-красного неба. Там было кое-что еще. Будто состоящее из деревьев, но стоявшее от них в стороне. Нечто возвышалось на фоне странного планетарного сияния. И смотрело на него. Воспоминание о черепе, разбитом, словно фарфоровая ваза молотком, ударило тело электрическим разрядом. Собственный крик, вырвавшийся из тьмы, сбил с толку.

Но его спасли, и сейчас он лежит в кровати. Его нашли, о нем позаботились. У Люка защемило сердце.

Когда он с силой разомкнул глаза, ощущение было такое, будто в черепе порвалась ткань. Боль ударила по глазам изнутри. Потом еще и еще, но то были более слабые ее отголоски, затем и они стихли.

Воздух в этом спасительном месте был какой-то нечистый. Так пахнет ношеная одежда в благотворительной лавке. Жажда прожигала все тело насквозь, от распухшего языка до пупка. Он разжал одеревеневшие губы и всем ртом вдохнул запах запустения – старого сырого дерева, пыли; постельного белья, засаленного и смердящего, как шкура животного.

Посмотрел в бледное пустое пространство перед собой. Прищурившись и сфокусировав зрение, увидел швы повязки. Слой материи, придерживающий ресницы, чтобы он не мигал. Сквозь ткань проникал слабый свет. Он смутно помнил прикосновение проворных нежных рук, обматывавших ему голову, пока спал. Заботливых рук, чуть не выхвативших его из глубин нездорового сна. Сколько времени прошло с тех пор? Недели? Дни?

Что-то тяжелое и толстое закрывало его от подбородка до пальцев ног. Ему было тепло под этой тяжестью, несмотря на вонь. Что-то в покровах постоянно кусало его крошечными зубками. Бока нестерпимо чесались. Череда резких укусов распространилась по ребрам.

Между ног и под ягодицами постель была мокрой. Это встревожило его больше, чем вши.

Изо всех сил сконцентрировавшись, он пошевелил бедрами, ногами, ступнями, затем согнул ноги в коленях, руки в локтях. Шея оставалась неподвижной, и он просто смотрел перед собой в грязную ткань, закрывающую глаза, пока тело училось чувствовать и знакомилось со своими возможностями.

Он медленно поднял с засаленной подушки распухшую и тяжелую, словно налитую свинцом голову, а с ней – запах пыльных перьев. Наклонив голову вперед, посмотрел из-под повязки на свое тело.

Увидел складки древнего стеганого одеяла, сшитого из разноцветных лоскутов, то ли выцветших, то ли потемневших от грязи. Квадраты разрозненной материи простирались до самых ног. Поверхность покрывала была на одном уровне с деревянной рамкой, внутри которой он лежал. Он будто находился в старом деревянном ящике, похожем на гроб. Был втиснут в его жесткие границы и накрыт древним покрывалом. Это было нечто вроде кровати, но он тут же испугался, что у такого сооружения может быть крышка.

Осторожно повернув голову влево, увидел в сероватом свете стоявший у кровати шкаф из темного дерева. Рядом с деревянной чашкой – темный кувшин. Горло самопроизвольно сократилось, с трудом сделав болезненный глоток.

Он осторожно повернулся на левый бок, затем принял позу эмбриона. Приподнявшись на локте, потянулся к кружке. Она оказалась тяжелой. Полная пыльной тепловатой воды. Он проглотил все до последней капли, лишь потом почувствовав привкус ржавчины и минералов. Сырая вода. Из колодца.

Пульсирующая боль в глазах накатила волнами и заставила его веки сомкнуться, как ставни. После простых усилий конечности словно размякли от изнеможения. Какой же я разбитый! Он снова опустился в углубление, образовавшееся после долгого лежания в кровати. Казалось, погрузился еще глубже, чем прежде. Зловонная пещера из непроветренного одеяла давила сверху.

Теперь он был неподвижен. Боль в черепе звенела уже не так громко, а плещущаяся в желудке вода убаюкивала.

Он спасен. «Спасен». Спасен из страшного леса и от того, что бродит по нему. Он жив и спасен. Спасен. Жив. Спасен. Лицо взмокло от слез. Он всхлипнул. А потом провалился в сон.

В комнате находятся люди.

Снова?

Наклонившись к тебе, стоящему в металлической ванне, они осматривают твое бледное тело. Они стары. Очень стары. Желтоватая кожа их лиц испещрена морщинами, в запавших глазницах поблескивают едва различимые глаза. Но когда один из них сует голову под тонкую полоску света, можно разглядеть молочно-голубые роговицы, окруженные бесцветной оболочкой.

Одна из них – женщина, с почти лысым пятнистым черепом. Только несколько белых клочьев по бокам. Кожа испещрена почерневшими венами. Другой, похоже, мужчина, напоминающий птицу без перьев, сморщенный и тощий как жердь.

Подогнув свои просторные черные одеяния, висящие мешками на костлявых телах, они придирчиво осматривают твои бедра, грудь и плечи.

Пальцы с костяшками размером с персиковые косточки, обтянутые кожей, полупрозрачной, как у замороженной курицы, тычут в твой веснушчатый живот, словно ты кусок мяса. Натянуто ухмыляются безгубыми ртами, скаля темные неровные зубы.

Ты пытаешься что-то сказать, но у тебя перехватило дыхание. Они что-то бормочут друг другу на непонятном языке. Ритмичные, музыкальные голоса со странной, скачущей модуляцией.

Сальные свечи зажжены и расставлены вдоль стен. Они отбрасывают на темное дерево маячащие тени и выхватывают из темноты рога и бесцветные кости, прибитые к доскам.

Потом откуда-то сверху, сквозь потолок, ты слышишь стук. Стук дерева о дерево. Безумное постукивание без ритма, словно ребенок колотит палкой по кастрюле. А может, наверху какое-нибудь животное, собака например, потому что оттуда доносится поскуливание. Непонятно, потому что закопченный потолок приглушает звуки.

Ты рад тому, что стук заставляет стариков в грязных черных одеяниях отступить от тебя. Но это лишь мимолетное облегчение, потому что фигуры устремляются к двери, из которой спешат выбраться. Пока один из них возится с замком, другие смотрят на потолок глазами, полными радости, скаля зубы. Радуются стуку тяжелых ног об пол, сперва прерывистому, а потом переходящему в галоп.