Адам Нэвилл - Ритуал

Среди какофонии визжащей музыки, силясь осмыслить сюрреалистичный ужас этого приветственного представления, он почувствовал, что не может ни двигаться, ни говорить, ни даже ясно мыслить. А посетители просто стояли, неподвижные, как манекены, и смотрели на него яркими, ужасно живыми немигающими глазами, словно чего-то ожидая: слова, крика или слабого сопротивления.

Внезапно большая черная голова козла повернулась к барану, и между ними что-то произошло. Баран встал боком, показав розовое, заросшее шерстью ухо, и наклонился к полу. Люк не видел, что там. Из кружевного платья высунулась белая человеческая рука. По-девичьи бледная и худая, с черной шипастой татуировкой на запястье. Внезапно музыка смолкла. Наступила тишина.

Люк сел прямо, прислонившись спиной к стенке коробки и прижав колени к животу. Внезапная тишина уменьшила потрясение, но ненамного. От его быстрых движений грязная овчина, покрывавшая постель, сбилась, обнажив старое сено, заполнявшее коробку.

Почему я не на больничной койке? Он задался вопросом, не сожгло ли в нем еще один предохранитель повторное появление черного козла. Так он на всю жизнь рискует остаться очень нервным человеком.

Козел поднял вверх две человеческие руки с длинными пальцами. Именно такие были приделаны вместо копыт к существу, которое Люку довелось увидеть.

Грязные ногти на тонких пальцах вцепились в волосатые щеки козлиной головы и подняли ее верх, явив под маской лицо, от которого Люку захотелось отвернуться.

Слой какого-то белого грима полностью покрывал лицо, кроме обозначенных черным цветом морщин на лбу и в уголках угрюмого рта. От сплошных пятен черного грима, покрывавшего глазницы, глаза казались еще более запавшими. Толстые губы тоже были выкрашены в черный, но под жаркой маской большая часть грима с них стекла. Теперь они ухмылялись, обнажая желто-коричневые, как сырая кукуруза, зубы.

Длинные черные волосы, слипшиеся от пота, свисали маслянистыми веревками вокруг крупного скорбного лица. Темные линии, похожие на рубцы, шли от переносицы на лоб, придавая бледному лицу хмурое выражение. Глаза были холодными, ярко-синего цвета. В их пристальном взгляде читалось высокомерие и сознание собственной важности. У мужчины была длинная всклокоченная борода. Струйки белого грима натекли на нее, покрыв волосы глазурью, напомнившей Люку листву зимних деревьев из набора игрушечной железной дороги.

Быстро изучив новое окружение, Люк поискал глазами дверь в ровных, но покрытых пятнами стенах. Между зайцем и козлом, в месте соединения двух невзрачных стен, он высмотрел узкий проем. Он закрыт. Древняя штукатурка на окружающих стенах вспучилась и отошла от погнувшейся древесины, придавая комнате уродливый, выпуклый вид, что вызвало в нем еще большую тревогу. Он не мог понять, почему. Маленькое окно, закрытое коричневатыми тюлевыми занавесками, пропускало в комнату лучи света, в которых клубилась пыль.

Лежа в древней кровати под овчиной, такой грязной, что кожа стала на ощупь как резина, он понял, что его даже не вымыли после всех лесных мытарств. Этот факт расстроил почти до слез.

– Добро пожаловать, – сказал человек с белым лицом. Голос был каким-то неестественно низким. Из-за внезапного оживления рта и тембра мужчина показался Люку моложе, чем когда снял маску. Ему можно было дать лет двадцать с небольшим или даже девятнадцать.

Люк кашлянул, чтобы прочистить горло, в котором будто застряли иголки. Сглотнул.

– Где я нахожусь? – Его голос был скрипучим и сухим, будто надломленным.

– К югу от рая, – без улыбки ответила фигура низким голосом, звучавшим еще абсурднее, чем в первый раз.

Из головы барана вырвался тонкий ехидный смех гиены, приглушенный маской. Фигура наклонилась вперед, ухватилась за свою ужасную, покрытую шерстью голову и после короткой возни сняла ее. Выпрямив спину и откинув голову назад, юноша смахнул с мокрого лица длинные черные волосы. Несколько прядей, не толще обувных шнурков, прилипли к влажным щекам.

Его тонкое лицо, по-мальчишески симпатичное и в то же время напоминающее куницу, тоже было покрыто белым гримом. Но на щеках нарисованы малиновые полосы, будто оставленные кровавыми слезами. Кровоподтеки были также нарисованы под ноздрями и в уголках черных губ.

Люк сглотнул.

– Кто вы?

В ответ «баран» издал жуткий звук, что-то среднее между лаем и пронзительным визгом. Потом юноша хихикнул. Бледно-голубые глаза блеснули из черных глазниц весельем. Он прокричал что-то похожее на «Оскар Рэй».

Люк нахмурился, сглотнул еще раз, и еще.

– Оскар Рэй?

– Оскерай! – снова взвизгнул «баран», выглядя еще более безумно, когда, вытащив из ночной рубашки две тонкие белые руки, вскинул их вверх.

– Мы – дикая охота, – сказала высокая фигура напыщенным тоном, с сильным акцентом.

– Последнее собрание, – дерзкий, возбужденный женский голос прокричал из жуткой головы зайца. Хотя Люк знал, что под маской зайца скрывается человек, от его безумных глаз и грязных зубов было не по себе.

– Я не понимаю, – сказал Люк, надеясь, что они не чувствуют, насколько глубоки его страх и тревога. У него хватало жизненного опыта, чтобы понимать: ошибочно демонстрировать подобное в компании лиц с неустойчивой психикой.

Под ужасной маской зайчихи обнаружилась голова девушки лет девятнадцати или моложе. Ее пухлое лицо тоже было накрашено, но, в отличие от других, создавших себе гротескные маски, напоминавшие властные гримасы или кровавый оскал, она подошла к использованию черно-белого грима более искусно. На ее круглом лице застыло выражение злобного веселья, а ярко-красные брызги вокруг рта словно говорили о недавнем садистском акте.

Чтобы вызвать у них сострадание и положить конец нервирующей игре, Люк дотронулся до распухшего горящего лба. Запекшаяся кровь в широком рубце оставила на пальцах след. Рана все еще была влажной. Повязка, лежащая рядом на сероватой подушке, – та самая, которую Дом неуклюже наложил последней ночью в лесу, когда Люк находился в отключке. Бледнолицые юноши даже не попытались перевязать его, не говоря уже о том, чтобы обмыть измученное и грязное тело.

От пульсирующей в глубине черепа боли и постоянных позывов тошноты Люк вдруг с ужасом вспомнил, что ему нужно сделать рентген.

– Больница. Доктор. Моя голова. – Они продолжали смотреть на него без эмоций. – Мне нужна помощь. Пожалуйста.

Юноша с маской козла дерзко выпятил подбородок и со скорбной гримасой на лице произнес:

– Скоро.

Потом он развернулся, наклонил голову и с шумом вышел в крошечную дверь. Ростом он был почти семь футов, и, по сравнению с комнатой, выглядел гротескно. Из-под слишком узких и коротких брюк поблескивали стальные щитки байкерских ботинок. Толстые каблуки были утыканы то ли заклепками, то ли небольшими гвоздями.