Грим - Ученик слесаря [СИ]

— Дядь Петь, а у тебя какой разряд?

— Пятый. А у тебя? Второй?

— Второй.

— Со вторым ни зарплаты, ни квалификации, — посочувствовал дядя Петя. — Вот погоди, поработаешь месяц-другой — на третий сдашь. А так — ни зарплаты, ни квалификации, — повторил он. — Голый вассер.

Назавтра действительно, с запада пришли тучи, и разразилась первая в этом году гроза, сопровождаемая кратким, но обильным ливнем. Крещенье лета огнем и водой, таким образом, состоялось. И то, что предчувствовал чуткий сновидец, сбылось.

А дальше — шли своим черным чередом рабочие дни: понедельники, четверги, пятницы… Иван постепенно стал привыкать к среде обитания, и уже не настолько мрачным казался ему цех. Тем более, что в своем положении не чувствовал никакой безысходности, постоянно имея в виду, что прекратить этот скорбный слесарный труд может в любой момент.

Петруха же чувствовал себя словно в родной стихии, чутко, словно слепец, ориентируясь даже в отсутствие всякой видимости, весь это грохот, визг, лязг истолковывая как звуки пленительнейших рапсодий и с особенным наслаждением вдыхая аммиак, от которого першило в горле, обручем стискивало грудь, перехватывало дыхание.

Другой раз его сонное предсказание обернулось бурей. Это было самом начале лета (был еще юн июнь).

— Что же снилось тебе? — спросил Иван, когда наставник выразил опасение в связи с завтрашним разгулом стихий.

— Всё птицы, птицы, — сказал дядя Петя. — Стаи птиц. Сидели на голом поле, клювы чистили. Ну, думаю, этот сон — к заморозкам на почве. А они вдруг стали взлетать. Нет, думаю, к ветру. И взлетать-то всё по алфавиту: алконосты, альбатросы, арлы…

— Орлы — на о, — сказал Иван.

— Орлы — да, на о. И внешне с арлами схожи. Один к одному, не отличишь. Только там, где у птиц жопа — сопло у них, — объяснил дядя Петя.

— Врешь, — догадался Иван.

— Скажи на милость, и зачем нам сновидения? Чтобы, спя, не соскучились?

Буря однако, действительно разразилась, да такая, что с ног валило, стоило высунуться на улицу, а глаза мгновенно забивало песком, а то и угольной крошкой, доносимой порывом с котельной. Ветер был сильно не в духе, в трубах выл.

Иван давно знал про себя, что во время массовых перемещений воздуха, таких, например, как в этот день, работа не спорится. Настроенье, как правило, нервное. Молоток валится из рук, норовя на ногу. Ключ выскальзывает и летит в щель, из которой его долго приходится вынимать и выманивать. Мысли путаются, как будто завихрения ветра синхронно отзываются параллельным завихрениям в голове. Но сегодня он впервые заметил, что происходит такое не только с ним. Многие из числа его новых коллег вели себя соответственно. И поэтому день прошел в переругиваниях и словесных стычках без толку и поводу, а работа не клеилась.

— Ну что, трудовые триады, — сказал наутро механик. Пришел он отдавать распоряжения не к восьми, как обычно, а задержавшись едва ль не на час. — Прекращайте своё заседание. Отрывайте от лавки засиженные места. Будем трудиться аврально на устранении последствий вчерашней стихии. Оторванное — укреплять. Погнутое — выправлять. Поваленное — возводить сызнова. А то следующей стихией нас к чертовой матери совсем сметет. — И добавил несколько непечатных терминов, употребив их в этом же смысле.

— С чего начнем? — спросил Слесарь.

— Будем чинить кровлю.

— На кровлю в ремонтном цехе специализированная бригада есть, — возразили рабочие.

— Фандюк?

— Слушаюсь… — неохотно отозвался Петруха.

— Будет придан к тебе ученик и сварщик Етишкин. Заодно станины поправите и крепежные рамы вытяжных вентиляторов. Тех, что на крыше стоят. Там давно дребезжит что-то.

— В ремонтном цехе… — начал было сварщик, Етишкин, да не договорил, сообразив, что вентиляторы к кровле не относятся, и придется ремонтировать их своими силами, как уже бывало не раз. Лезть на крышу и тащить за собой сварочный кабель было ему неохота.

Тем не менее, влезли. Етишкин зря волновался: крепление оторвалось по сварке лишь у одного вентилятора, шов был длиной сантиметров пятнадцать — работы на пять минут и пол-электрода, а значит, весь день он мог, предоставленный самому себе, прохлаждаться на крыше или загорать — по выбору. Он втащил оба кабеля, массу прикрутил к станине, спустился на сварочный пост. И пропал.

Иван же придирчиво огляделся. Кровля была залита битумом, и никакой ветер, пусть ураганный, никакого вреда причинить ей не мог. Но металлические листы, там, где происходила стыковка с отверстиями — с теми же вентиляторами, со сливными трубами — кое-где оторвало и унесло в неизвестность, надо было нарезать новых и залатать.

Солнце припекало. Иван скинул спецовку, чтоб, не теряя времени, позагорать в процессе работы. Петруха же предпочел остаться в спецодежде, на куртке которой сзади кто-то написал белым по черному: «арёл».

— Зря ты пиджачок скинул, — сказал он.

— А что?

— Что, что… Спускайся вниз, подойди к кладовщице, пусть выдаст тебе лист жести. Миллиметровой. Поднимешься с этой жестью наверх. Да ножницы захвати. Воротники на месте нарежем. Звать Александра Федоровна. Легко запомнить: как Керенского. Усёк?

— Кого?

— Кладовщицу. Шурочку.

— Так Шурочка или Александра?

— На месте сообразишь. Я ведь тоже… Ого… Того… Однако поубавилось озорства с возрастом.

Складская дверь была заперта на три замка. Но кладовщица тут же нашлась. Отлучилась, мол, на минуточку. Чертыхаясь, принялась отпирать.

— Надо было тебе столько замков вешать? — сказал Иван. — Раз на минуточку.

— Да ты на людей посмотри, — сказала она. — Ни одной рожи нормальной нет, все унылые. А от уныния до кражи со взломом — один шаг.

Была она белокура, и хотя еще менее, чем невысока, но Ивану понравилась. И было ей не тридцать, как он вначале предположил, а лет двадцать шесть.

— Можно я позже еще и за мылом зайду? — спросил он, расписавшись за жесть.

— Месяц что, кончился?

— Нет. Неделя еще.

— Вот через неделю и заходи, — сказала кладовщица.

И впервые взглянула на него внимательно. Иван знал уже, что смотрят они так пристально только тогда, когда оценивают тебя как партнера. Он не возражал. Лишь бы оценка была нормальная. Для начала — не ниже тройки. Как за химию. А там подтянем предмет.

Лист в отверстие, которое вело на крышу, не пролез. Поэтому Иван оставил его на площадке под люком, а сам спустился за ножницами в слесарку. А когда вернулся и поднялся в люк, то поначалу никого не увидел. И лишь позже, внимательней обшарив глазами плоскость, нашел с краю крыши Етишкина, свесившего голову за парапет. Из горла его вырывались сдавленные звуки. Нет, он не просто глядел вниз. Блевал?

— Плохо брат? — посочувствовал он молодому сварщику.