Александр Варго - Дрейф (сборник)

Он почувствовал, как ее крупный горячий язык, вертляво извиваясь, словно шершавая змея, мгновенно оказался у него во рту, бесцеремонно проникнув между зубов.

Дыхание сбилось, живот мужчины скрутили спазмы. Павел судорожно выдохнул и, открыв глаза, непроизвольно отстранился назад. Веста скорчила капризную рожицу, но в глазах ее плясали шаловливые чертенята.

— Ты меня не любишь, — притворно надулась она, и Павел заставил себя беззаботно рассмеяться:

— Ну вот, обиды пошли… Просто я волнуюсь — ты ведь за капитана! Вдруг сейчас на какой-нибудь риф налетим?!

— Ерунда, — хмыкнула Веста. Облизнувшись, она сосредоточила взгляд на приборной панели. — Управлять яхтой не так сложно, как тебе может показаться.

— И все равно я шокирован, — признался Павел. — Это и есть твой сюрприз? Ты ведь как-то обмолвилась, что собираешься мне устроить что-то необычное.

— Ну можно сказать и так, — отозвалась Веста, почесав под мышкой. — Я хотела, чтобы ты остался доволен.

— И тебе это удалось. Ты где-то специально училась этому делу?

Она утвердительно кивнула.

— Сережа настоял, чтобы я прошла курсы яхтинга. В то время мы более полугода жили во Франции, и я согласилась. О чем теперь совершенно не жалею. Ну и конечно, Сережа мне всегда мог подсказать, что да как… Кроме всего прочего, он научил меня основам навигации и метеорологии. Когда управляешь яхтой, будь она парусная или моторная, эти навыки необходимы. И вообще, он был талантлив во всем.

Пока Веста говорила, Павел с сочувственным видом слушал супругу.

— Похоже, ты очень любила своего брата, — заметил он, когда она закончила.

Помедлив, женщина ответила:

— То чувство, которое я испытывала к Сереже, было больше чем любовь сестры к брату. Он был для меня всем. Понимаешь? Это может показаться странным, но я не мыслила свою жизнь без него… Он перегрыз бы глотку любому, кто косо посмотрел бы на меня. Сережа опекал меня, как маленького котенка, помогая всегда и во всем.

При слове «котенок» на тонких губах Павла скользнула скептическая улыбка, но она быстро испарилась, когда Веста повернула к нему свое рыхлое лицо. На лбу и над верхней губой его жены выступили капельки пота.

— Если бы не эта сумасшедшая, он до сих пор был бы жив, — промолвила она.

Павел вздохнул:

— Я помню эту историю. Кажется, какая-то шизофреничка пырнула твоего брата ножом сразу после концерта?

Веста неопределенно качнула головой. Большая часть ее соломенных волос выбилась из стягивающей резинки, и Павел подумал, что теперь прическа его супруги стала похожа на стог сена, разворошенный вилами.

— Да, — ответила она. — Извини, я сейчас не хочу об этом вспоминать. Зря я заговорила об этом…

— Конечно, родная. Как скажешь, — торопливо согласился Павел. Желая переменить тему, он сказал:

— Не мог не заметить, какая здесь чудесная теплая погода. Это в феврале-то!

— Такова особенность Новой Зеландии, — объяснила Веста. — Это уникальная страна, времена года тут наступают с точностью до наоборот, в отличие от России.

— А что это так шумит под ногами? Мотор? — задал вопрос Павел.

Веста покачала головой.

— Это трюмный вентилятор. Его необходимо включить за несколько минут до запуска двигателя. Он также должен работать, если скорость яхты меньше, чем крейсерская. Сейчас чуток разгонимся, и я его выключу.

— Надо же. Не думал, что у каждого транспортного средства есть своя крейсерская скорость, — хихикнул Павел. — И сколько же это? На твоей яхте?

— Десять узлов, — невозмутимо ответила Веста.

— Десять узлов? — переспросил он и посмотрел в окно, словно где-то там, в остывающем вечернем воздухе среди редких облаков мерцало подтверждение слов жены.

«Десять узлов, чувак. Ни больше ни меньше. И тогда вентилятор можно выключать» — подумал он, и ему вдруг стало весело.

Веста покосилась на него.

— Морской узел составляет один километр и восемьсот пятьдесят два метра, — зачем-то добавила она, и Павел с трудом сдержался, чтобы не расхохотаться.

— Пася… Извини, тебя что-то напрягает? — глухо спросила Веста, но эта фраза прозвучала не как вопрос, а словно констатация очевидного факта.

Павел постарался взять в себя в руки и, приподнявшись на цыпочках (супруга была его выше на полголовы), чмокнул ее в мясистую щеку. Щека была мягкой, теплой и липкой от пота, отчего на его губах остался солоновато-влажный привкус.

— Все просто замечательно, лапуля, — произнес он.

— Я просто… — начала Веста дрогнувшим голосом, но Павел мягко прервал ее, сам закончив предложение:

— Да-да, я знаю. Ты просто хочешь, чтобы мы оба запомнили наш медовый месяц. Мы чудесно проведем время, поверь. А еще я очень тебе благодарен. За те чувства, которые ты испытываешь ко мне. За то, что приняла меня таким, как я есть. Ведь я не сахар, согласись?

Лицо Весты оживилось, глаза заблестели, как у малыша, увидевшего в витрине красивую игрушку.

— Я хочу тебя, — покраснев, смущенно сказала она. — Понимаю, что выгляжу полной дурой… Но…

Она замешкалась.

— Ты правда не обиделся? За то, что мы вместо бунгало отправились сюда?

Павел растянул рот в широкой улыбке.

— Разумеется, нет. Что нас ждало в бунгало? Душная ночь, мошкара… А тут — открытое море! Романтика! Брызги шампанского и морских волн! Купание под луной!

— Нет, ночью мы купаться не будем, — наморщила лоб Веста, сразу став серьезной. — Тут полно акул. Однажды мы с Сережей даже опускались в клетках на глубину, я сама их видела… жуть!

— Ладно. Я выйду, подышу воздухом, — проговорил Павел, когда Веста умолкла. — Не будешь скучать?

— Постараюсь, — засмеялась она. — Кстати, о шампанском. Можешь открыть бутылочку. Я бы с удовольствием выпила бы бокальчик холодного вина. Там в каюте холодильник. Я тебе показывала, помнишь?

Павел кивнул.

— Иди, отдыхай, — сказала Веста. — Я приду минут через двадцать, когда сделаем остановку.

Как только он оказался на палубе, улыбка молодого человека померкла. Словно сильный порыв ветра погасил тусклый огонек свечи. Впрочем, ветер был и в реальности, и при этом достаточно прохладный — стремительно надвигающийся вечер окрашивал небо в темно-бархатистые тона.

Тыльной стороной ладони Павел вытер губы, на которых кое-где остались мазки помады Весты.

Он был раздосадован, обескуражен, растерян и раздражен одновременно, и все эти четыре чувства, всколыхнувшись, слиплись воедино, напоминая бесформенно-вязкий комок смолы, к которому прилипла уличная пыль и грязь с мелкими камушками и осколками стекол. Теперь этот жаркий ком распухал все больше, настойчиво царапая его изутри налипшей колкой дрянью.

— Дерьмо, — вполголоса вырвалось у Павла.