Тим Каррэн - Бойся меня

Ромеро так и не понял, откуда у него взялись силы.

Снаружи шла война, но она казалась такой далёкой, словно в летнюю ночь слышишь, как у соседей еле-еле бормочет телевизор.

— Деймон, — спокойно и доходчиво начал Ромеро, — опусти этого человека. Ты знаешь мой голос. Знаешь, что можешь мне доверять…

Создание вверху поёжилось, и из его туши появились несколько пузырей, которые оказались вовсе не пузырями, а жёлтыми глазами с красными, щелевидными зрачками.

Глаз было, по крайней мере, десяток, и с каждой минутой появлялись всё новые и новые.

— Деймон, — повторил Ромеро. Капли ядовитого сока упали на кожу Ромеро и прожгли там раны. Мужчина дёрнулся, но не отступил. — Прошу тебя, отпусти этого человека.

Это было полное сумасшествие. Но существо послушалось.

Оно поставило Аквинтеса обратно на ноги, и рот ДжоДжо раскрылся к кривом немом крике, а глаза стали похожи на два ночных, чёрных омута.

В том месте, куда к коже Аквинтеса прикасались эти мерзкие присоски, оставались красные синяки и кровоподтёки из-за разорвавшихся под таким давлением сосудов.

Ромеро глянул на существо.

Существо посмотрело на него в ответ.

Ромеро постарался заставить себя не бояться. Не позволять холодку спускаться вдоль позвоночника, а внутренностям скручиваться в узел. Не испытывать отвращение и брезгливость при виде Деймона.

Его отвращение было скорее не физическим, а моральным.

Вид Деймона заставлял его душу вянуть и гибнуть.

Вот он — тайный брат, принимающий облик лишь по ночам, скрывающийся в самых тёмных и грязных закоулках души Палмквиста.

Существо, рождённое детскими страхами и ночными кошмарами, подкармливаемое первобытным человеческим ужасом.

«А вдруг его можно контролировать?» — подумал Ромеро.

И тогда в середине этой колышущейся массы открылся чёрный рот, окаймлённый жёлтыми кривыми зубами, и чудовище, которым и был Деймон, издало скрежещущий вой, наполненный чистым гневом.

Оно схватило Аквинтеса, отбросило в сторону и начало кромсать, разрывать и колоть своими щупальцами, крючками и присосками.

И в тот же момент Ромеро начал действовать.

Он вытащил из-за пояса заточку и всадил лезвие в горло Палмквиста, ударяя вновь и вновь, пока руки не стали мокрыми и тёплыми от крови и слёз, бегущих по его щекам.

«Ох, Денни, прости меня. Господи, прости, малец. Прости меня…»

Деймон выпустил то, что осталось от Аквинтеса.

Он глухо загрохотал: в этом звуке было и торнадо, и разрывающиеся бомбы, и грохот грузовых поездов, и вой сирен. Ромеро упал на колени, зажимая уши руками. Грохот разрывал барабанные перепонки. Из носа пошла кровь, сердце заколотилось, и захотелось самому себе выколоть глаза, чтобы только ничего этого не видеть. Чтобы всё это закончилось.

И тогда Деймон упал.

Упал, накрывая Ромеро, желая раздавить его, расплющить, разорвать, убить… Но со смертью Палмквиста умер и его брат.

Деймон развалился потоками грязи и крови, визжа, извиваясь, сопротивляясь. А потом не осталось и этого. Лишь скользкая, желеобразная жидкость под ногами.

Зажёгся свет.

То, что осталось от Деймона, пузырилось и испарялось.

Ромеро прикрыл глаза, когда через дверь ворвались спецназовцы.

Возможно, они увидели кровавую бойню. А, возможно, нож в его руке.

В любом случае, они не колебались.

Ромеро открыл рот.

И его прошили насквозь порядка тридцати пуль, распластывая на полу рядом с кроватью Палмквиста.

Ромеро издал последний судорожный вздох и умер.

Но то, что он увидел перед смертью, было почти благословением.

С бунтом было покончено.

Как и с Деймоном.