Эшли Дьюал - Смертельно прекрасна

– Все смотрели «Зачарованных»! – почти обиженно отвечает она.

– Ведьмы смотрели сериал про ведьм? Надо же. И как вам? Мнение профессионалов?

– Неплохо, – с серьезным видом кивает Мэри-Линетт, – я почти им поверила.

– Почему почти?

– Потому что в реальности ни одна разумная женщина не избавится от…

– Ох, – всплеснув руками, восклицает Норин, – Ари, ты затронула ее больную тему.

– Какую тему?

Тетя Норин закатывает глаза, а Мэри-Линетт придвигается ко мне почти вплотную.

– От всей души я ненавижу эту Фиби. И знаешь почему?

– Почему?

– Пойду проверю курицу, – Норин поднимается с кресла. На ее лице проскальзывает хитрая улыбка, и, уходя, она касается плеча сестры, а затем подмигивает мне, мол, крепись, сейчас на тебя выльют целую тонну негатива.

– Ну так что? – придвигаюсь я к тете Мэри. У ее глаз удивительный цвет. Бирюза, разбавленная изумрудными узорами. – Что не так с Фиби? Она мне нравилась…

– Она всем нравилась, пока не совершила две самые ужасные ошибки в своей жизни.

– И какие же ошибки?

– Подстриглась, как парень, и убила Коула, естественно! – Мэри-Линетт фыркает, а я смотрю на нее и никак не могу убрать с лица эту глупую улыбку. Я хохочу, будто бы меня щекочут одновременно несколько рук. – Честное слово, я почти уверена, что волосы она отстригла на почве психического расстройства. Совсем с катушек девочка съехала.

– И не говори, – возмущенно причитаю я. – Надо же было так подстричься!

– Надо же было убить любовь всей своей жизни. Знаешь, людям невероятно трудно найти того самого. Но если находишь, нужно хватать его руками, ногами, зубами и не отпускать. Не отпускать ни на секунду. Люди иногда думают, что быть одиноким – это выбор. Нет. – Тетя Мэри покачивает головой. – Никакой это не выбор. Никто не выберет одиночество взамен любви. Если человек так делает, говорит, будто ему лучше одному, он врет. Ничего не лучше. Просто его никто не любит.

– А почему ты одна? – вдруг спрашиваю я и, смутившись собственной бестактности, густо краснею. Черт. Мне, наверное, никогда не удастся контролировать поток своих мыслей. – Прости, я не…

– Ничего. Нормальный вопрос. За что ты извиняешься?

– Это не мое дело.

– Не выдумывай. – Мэри-Линетт пожимает плечами и отводит взгляд, а у меня внутри все переворачивается, едва я замечаю грусть, проскользнувшую в ее глазах. Тетя нервно дергает уголками губ. – Я не могу. Не могу быть с кем-то.

– Почему? Ты боишься, что он не примет твоей сущности?

– Нет. Когда человек любит, он, пожалуй, со всем может смириться.

– Тогда в чем дело?

Мэри смеется, посматривая на меня, но в ее взгляде столько отчаяния и одновременно какой-то нежности, что я чувствую растерянность.

– Чего ты молчишь?

– Не знаю, я… наверное, это глупо. – Мэри пожимает плечами и хмурится.

– Что именно?

– Я думаю о Норин, о ее проклятье. Я не представляю, как мне любить кого-то, зная, что она любить не имеет права. Не смогу сделать ей больно.

– Это… очень благородно и самоотверженно, тетя Мэри.

– Эти ее свитера под горло, собранные в пучок волосы… – Мэри-Линетт качает головой, с досадой сжав губы. – Норин пытается закрыться в себе, отталкивает любого, лишь бы не становиться ближе, не поддаваться соблазну. А чем я ей на это отвечу? Счастливыми отношениями? Ну, нет… Люцифер проклинает не одного человека. Он проклинает всю его семью, потому что боль у нас общая, Ари. Я не впущу в свое сердце мужчину, пока не буду уверена, что моя сестра счастлива. Понимаешь?

Киваю и молча потираю ладони. Мне становится грустно.

– Знаешь, иногда я смотрю вокруг и думаю, что любви нет, – задумчиво продолжает Мэри-Линетт, – тогда я уверяю себя, что мы с Норин ничего не теряем. Люди предают, люди бросают. Душу лечит только близкий. А затем он ее и калечит. Разве это любовь? Не верю и не хочу верить. Но потом…

Тетя усмехается, а я с любопытством подсаживаюсь ближе.

– Что потом?

– Потом я вижу, как старики идут по улице… – Мэри смеется, наверняка считая свои слова глупостью. – Как сплетены их пальцы, как покоится ее голова на его плече… Или вижу, как молодая девушка изо всех сил прижимается к парню. Она глядит на него испуганно, просит не уходить, а он и не уходит. – Тетя смотрит на меня так, что внутри все переворачивается.

Мы молчим. Мэри-Линетт гладит меня по щеке:

– Твое сердце сейчас выскочит из груди.

– Хватит слушать мое сердце, – шепчу я.

– Это не так-то просто, Ари. У людей всегда так. Они живут, и сердца их бьются.

«У людей». Мне в голову внезапно приходит безумная мысль!

– В проклятье тети Норин говорится, что она не может любить человека.

– И?

– Человека! – Я взволнованно тереблю волосы. – Понимаешь?

– Пока что не очень, – признается тетя Мэри, – к чему ты клонишь?

– К тому, что Норин должна полюбить не человека, а кого-то, ну… я даже не знаю… оборотня например. – Многозначительно вскидываю брови и слежу за реакцией тети Мэри. Сколько они повторяли, что Джейсон не человек, а я даже бровью не повела, не додумалась! Это же очевидно!

– Считаешь, проклятье можно обойти?

– Понятия не имею, но попробовать стоит.

– Попробовать – значит подвергнуть риску чужую жизнь. Норин не согласится.

– Ей не нужно соглашаться, они с Джейсоном уже испепеляют друг друга взглядами.

– Но что если…

Тетя вдруг замолкает, резко оборачивается ко входной двери и смотрит пугающим, не знакомым мне взглядом. Ее руки напрягаются, спина вытягивается струной. Затем тетя поднимается с дивана и загораживает меня, растопырив руки, с видом разъяренной гарпии.

– В чем дело? – недоумеваю я. – Что с тобой? Куда ты смотришь?

– Не шевелись, Ари, – приказывает тетя. – У нас гости.

– Гости?

Дверь распахивается и глухо ударяется о стену, впуская в дом потоки прохладного вечернего воздуха.

На пороге три женщины. Некоторое время они стоят неподвижно, а затем входят, стуча каблуками по деревянному полу.

Одна из них, светловолосая, останавливается перед зеркалом… Другая, с копной вьющихся каштановых локонов, подходит ко мне почти вплотную и наклоняется, хищно втягивая ноздрями запах моей кожи… Я возмущенно отстраняюсь, а она растягивает ярко накрашенные губы в хитрой ухмылке.

Что за черт? Кто это?

Третья гостья переступает через порог со скучающим видом, ленивым властным взглядом скользит вдоль коридора, по фотографиям на стене, моему растерянному лицу и, наконец, останавливается на Мэри-Линетт.

– Я слышала, сегодня здесь будет ужин? – Она прикасается пальцами к алым губам и улыбается.

– Здравствуй, Меган, – изменившимся голосом протягивает тетя Мэри. – Мы вас не ждали.

Женщина перестает улыбаться.