Эшли Дьюал - Смертельно прекрасна

– Лучше бы за собой следила. Тебя едва не убили, а ты собираешься на вечеринку.

– Верно! Меня едва не убил сумасшедший священник. Папаша той самой девушки, с которой ты собираешься «сглаживать недопонимание». Тебе не кажется это странным? Может, она с тобой вообще под ручку ходит, чтобы…

– Она со мной под ручку ходила еще до того, как ты здесь появилась.

– Не понимаю, что именно тебя так злит, – недовольно складываю на груди руки, – ну?

– Ты никогда меня не слушаешь и делаешь все наоборот. И меня поражает, как ты так быстро находишь, что ответить, Ари, чтобы вывести меня из себя? Это талант, я уверен.

– Я ничего не делаю.

– Делаешь. Даже сейчас ты идешь на вечеринку с Логаном, чтобы насолить мне.

– Пф, что? – Я покрываюсь вся красными пятнами. Черта с два, я ему признаюсь, что меня жутко задевают его отношения с Джил. Лучше пусть ее папаша в очередной раз подвесит меня под потолок. – Вот это теория! Но с какой стати тебя вообще это волнует, Мэтти? – Я специально называю его так и наслаждаюсь, видя, как в его глазах на долю секунды вспыхивает пламя. Парень разозлился не на шутку. Мы рвемся друг к другу и вдруг оказываемся слишком близко. – Какое тебе дело, куда я пойду?

– Мне все равно, куда ты пойдешь. – Он врет, я чувствую, его глаза изучают мое лицо, кадык ходит ходуном. Он молчит некоторое время, а затем шепчет. – Это попросту глупо.

– Глупо ненавидеть церкви и все, что с ними связано, но при этом встречаться с дочерью пастора. Вот что глупо, Мэтт. Глупо говорить мне о какой-то мизерной опасности, едва ли существующей, а потом наслаждаться жизнью с религиозной фанатичкой, которая, вполне возможно, представляет угрозу.

– Джил представляет угрозу? – Мы едва не сталкиваемся лбами. Не хочу с ним ссориться. Но ничего не могу с собой поделать. Парень вдруг отстраняется и качает головой. – Ты не понимаешь, что говоришь. И знаешь, хватит. Я не собираюсь и дальше спорить. – Он отворачивается. – Идиотский разговор.

– Согласна.

– Отлично.

– Замечательно.

– Впервые мы на чем-то сошлись.

– Просто Божий промысел, – язвлю я, поднимаясь со скамейки.

– Значит, потренируемся послезавтра? – подает голос Хэйдан и растерянно смотрит на нас, поджав сухие губы. Я тяжело вздыхаю, а Мэтт вновь пододвигает к себе конспекты.

– Может быть, – неопределенно пожимаю плечами я.

– Может быть, – эхом повторяет Мэтт.

И я ухожу, как самый настоящий неуравновешенный подросток, у которого отняли что-то важное и дорогое.

Неожиданно перспектива быть убитой фон Страттен или же пастором Хью на пару с шерифом кажется мне вполне радужной. Уж лучше пусть меня задушат руки врагов, чем я дышать перестану по вине близкого человека. А я не могу дышать.

Не могу дышать вплоть до дома.

Я раз за разом прокручиваю наш разговор, вспоминаю взгляд Мэтта. Ведь я никогда не ссорилась с друзьями. Может, потому, что по большому счету им было на меня плевать? Или же мы просто так хорошо понимали друг друга? А может, Мэтт мне вовсе не друг? Вряд ли станешь обижаться на друга за то, что он не обнял тебя и не увез на сказочном единороге в страну грез.

Придя домой, сразу плетусь на кухню, на ходу снимаю кроссовки, бросаю на пол сумку. Не припомню, чтобы меня так выматывали разговоры. Сажусь за стол и упираюсь лбом в сложенные руки.

– Плохой день? – спрашивает Норин.

Я вздрагиваю от неожиданности.

– Черт, я не заметила тебя.

– Прости.

Тетя тушит сигарету и садится напротив. Если честно, я не горю желанием рассказывать о том, что меня гложет. Но в то же время хочется заорать на весь дом от обиды и злости, да так, чтобы перебудить всех местных призраков.

– Что случилось? Люцифер?

– Хуже. – Норин удивленно поднимает брови, а я усмехаюсь. – Парни.

– О, – тетушка откидывается на спинку и улыбается так, будто знает, в чем же, собственно, дело. – Действительно, гораздо хуже.

– Глупости. Знаю, сейчас это неважно. Но я не понимаю, точнее, понимаю, но…

– Что произошло? Ты поссорилась с мальчиками?

– С одним. Я вечно с ним ссорюсь.

– И почему?

– Мы друг друга не понимаем, – я грустно покачиваю головой. – Или не хотим понять. Мэтт не слушает меня, он считает, что общаться с Джиллианной Хью – нормально, но ведь ее отец мне клеймо поставил. Они ненормальные, верно?

Норин достает сигарету, закуривает и медленно поводит плечами.

– Не Джиллианна сделала тебе больно.

– Но она дочь этого человека.

– А ты помнишь, кто твой отец? – Пожалуй, впервые Норин упомянула о том, что мой папа – довольно-таки известная личность.

– Сейчас я скажу, что «это другое». Ты скажешь «нет», и мы придем к выводу, что я самая настоящая идиотка. Знаю я эту схему. Но просто мне обидно, я… – перевожу дух и смотрю на свои ладони, – я, наверное, слишком много книг прочитала и решила, будто люди могут нравиться друг другу. Представляешь?

– О, да, – саркастически протягивает тетя Норин, – какая нелепость! Наверное, любви место только в книгах.

– Выходит, что так.

– Не думай об этом, живи дальше. Если чувства есть, они никуда не денутся.

– А если нет?

– Тогда время излечит привязанность, – тетя передергивает плечами, – как лечит все, что когда-либо причиняло боль или доставляло удовольствие. Увы, ничто не вечно.

– И любовь? – осторожно интересуюсь я.

Тетушка задумчиво отводит взгляд, дым от сигареты плавает по кухне. Меня одолевает странное любопытство. Я жду ответа, а Норин молчит, продолжая сосредоточенно изучать давно знакомую мебель, окна, стены.

– Я в нее не верю, – наконец говорит она. Переводит на меня взгляд и вдруг широко улыбается, сверкнув кристально-голубыми глазами, – но если сможешь, переубеди меня, я бы хотела ошибаться.

Я печально киваю. Пожалуй, чем дольше я живу, тем меньше вижу смысла в борьбе, в поиске. Мы даже самим себе боимся признаться, что что-то чувствуем. Тогда какой смысл чувствовать, если мы все равно все отрицаем?

Я запираюсь у себя в комнате, делаю уроки, потому что делать мне больше нечего, и думаю о том, что не хочу испытывать сильные чувства. Зачастую именно они виноваты в том, что становится паршиво. Ну, в таком случае пошли они к черту.

И Мэтт пошел к черту.

И его святая Джил. Надеюсь, ее действительно защищает сам Иисус, потому что я на этот день запланировала каждые несколько минут безжалостно и несносно ее проклинать.

Меган, Доротея и Хейзел – так звали наших гостей. Доротея – фурия, превращается в бешеного монстра с ободранными крыльями. Хейзел проникает в сны.

Ну, и Меган фон Страттен. Пожалуй, ее история самая занимательная.

Начнем с того, что ей очень много лет… Первым ее проклятием стало бессмертие, и я бы не сказала, что это чертовски ужасное наказание, но, видимо, неприятностей от него хватает. Например, приходится видеть, как умирают твои близкие. Годы сменяют друг друга, а люди умудряются повторять все те же ошибки. Тетя Мэри говорит, что Меган сто шестьдесят три года. Но это неточно. Никто не знает, когда именно Люцифер пожаловал к молодой мисс фон Страттен. Но все знают, что она была настолько прекрасной, что он не смог устоять пред ее красотой и проклял вечным скитанием по земле под своим любезным архангельским крылом. Изначально Меган обладала лишь одним даром – проникать в сознание людей. Она искусно читала их мысли. Но вскоре ее способности приумножились, и она обрела новую силу: стала не просто опасной ведьмой, но и реальной угрозой для Хозяина. Ведь она владела уже двумя элементами, из которых, как мне объяснили тетушки, состоит все и вся в этом мире. А, собственно, избавляться от мисс фон Страттен Люцифер не хотел. Она была и остается жемчужиной его чудесной коллекции страдающих женщин, пропитанных яростью к окружающему миру, который когда-то их отверг. Поэтому вместо того, чтобы с ней расправиться, он одарил ее новым проклятьем. Невидимый для окружающих огонь сжигал ее тело в дни языческих праздников. Меган горела. Горела, задыхаясь в муках, пребывая в агонии. Ее тело пылало, тогда как на самом деле ничего с ней не происходило, но мысленно женщина умирала. Чувствовала, как кожа превращается в черную корку, как кипит кровь, лопаются вены. Каждый праздник становился для нее невыносимой мукой, и тогда она сдалась. Продала душу Люциферу, а взамен попросила свободу – свободу от огня.