Анатолий Махавкин - Ьени Бездны

— Благодаря полученной информации мы смогли конкретизировать опасные факторы. — Хробанов перешёл на терминологию заправского лектора, и я тут же начал зевать. — Посему было принять решение отказаться от научных изысканий и сосредоточить усилия на добыче образца Потока. Каждому участнику выдадут специальный герметичный контейнер.

Я зевнул ещё раз. Следом — Паша, а Диана, как я заметил, сдерживалась из последних сил. Интересно, на кой хрен Сергей Николаевич жуёт эти сопли? Ну, дали бы этот самый контейнер и вперёд — на баррикады.

— В связи с этим, о приятном. Каждый участник экспедиции получит премию в размере ста тысяч условных единиц. А вот оплата за доставленный образец несколько увеличена. Теперь стоимость полной фляги составляет десять миллионов.

М-да, цены за променад по адским кущам значительно возросли с прошлого раза. Эдак, если кто-то выживет, а Утюг ещё продолжить хрюкать, то третья ходка окажется весьма прибыльным делом. Вот только, как дожить до этого самого третьего раза? Да и Утюгу недолго осталось коптить небо…

— Более подробный инструктаж получите перед самым входом в Бездну, — почему-то Хробанова начинало натурально корёжить при попытке произнести что-то, типа: «Ад», «Преисподняя» или хотя бы «Пекло». Вот Бездна и всё, хоть ты тресни. — Отправляемся немедленно.

Аша и Диана переглянулись. Как-то странно переглянулись, надо заметить. Словно ожидали чего-то, в этом роде. Ну ладно, эта хитрая ведьма могла что-то предугадать, зная своего благоверного, но этот увалень? О секреты, я вновь увязаю в вашем дерьмовом зловонии.

Утюг что-то хрипнул, а Хробанов махнул рукой. Очевидно напутственный жест должен был означать: «Счастливого пути — к ё-ной матери!» Все поняли правильно, ныряя за дверь. Для меня же прозвучало сакраментальное: «А вас, Штирлиц, я попрошу остаться». Ну, почти.

— Эй ты, подожди.

Голос оказался достаточно звонким, как для полутрупа.

— Подойди.

Я подошёл, продолжая ёжиться под взглядом мумии. Внезапно куриная лапка вскинулась и пребольно вцепилась в мою кисть, потянув к себе. Я склонился к Утюгу, ощущая неприятный запах затхлости, исходящий от умирающего. Хробанов стоял, отстраняясь и внимательно изучал однотонные стены помещения. Похоже его ничуть не интересовало происходящее. Ну то есть — совсем.

— Я никому никогда не доверял, — очень громко прохрипел Пётр Степанович и откинулся на спинку кресла, продолжая крепко сжимать мою ладонь. — Поэтому и дожил до этого дня. А все мои кореша уже там, — он мотнул головой, чтобы я не сомневался, где это — «там». — Но я к ним не хочу! Поэтому вынужден первый раз довериться. Тебе.

Он помолчал, видимо отдыхая, а я задумался. Видимо, нужно было ценить оказанное доверие. К сожалению, не получалось. Очень хотелось, чтобы меня оставили в покое и отпустили домой. Ощущение, прямо как в детстве, перед контрольной по математике: желудок пульсирует, а сердце норовит добраться до пяток.

— Этой шалаве — своей жене, я не доверяю ни на грош. Но она — умная стерва и может пригодиться. Бойцы, да, хорошо, что они есть. Но бойцы — мясо, а ты сам видел, что бывает с мясом. Он, — кивок на Хробанова, — большой умник, держись его, и он поможет. А ты, — на мёртвой физиономии трещиной побежала ухмылка. — Ты — фартовый, ты сможешь меня спасти. Спасёшь?

В его голосе, почти что неживом, внезапно прорезалась такая жажда жизни, что я даже ошалел. Что я мог ему сказать или пообещать? Жизни моей жены и дочери находились в этих костлявых лапках. А жизнь дохляка, возможно в моих. Пат, короче.

— А что мне ещё остаётся? — я пожал плечами и поёжился, услыхав странные кудахтающие звуки.

Утюг смеялся. На его серой личине впервые, за весь разговор, проявилась некая слабина, точно начала таять глиняная маска.

— Я же тебе говорил, — хрюкнул он в сторону Хробанова. — Знаю я таких говнюков. Лишь бы его фарта хватило на нас обоих…А там поглядим. Ну всё, я устал. Уё-вайте. И удачи.

Его глаза закрылись, и я ощутил такое облегчение, словно с плеч сняли тяжеленный мешок. А, впрочем, нет. Словно последние несколько минут приходилось идти навстречу ураганному ветру. И вот он стих.

Хробанов, едва не на цыпочках, отошёл от хозяина и показал мне направлении, в котором я должен был «уё-вать». Так я и сделал. Очень быстро.

Сладкая парочка, стоявшая в коридоре, посмотрела на меня так, словно я спёр у них мешок картошки в самый голодный год, после чего употребил в одно рыло на их же глазах. Одному Самойлову всё было глубоко пофигу. Он продолжал общаться с потусторонним миром, посылая его обитателей на всякие интимные органы.

— Идём, — скомандовал Хробанов, сморщив физиономию. — Времени у нас куда меньше, чем я рассчитывал. Единственная надежда на то, что ТАМ оно движется быстрее. Если никто ничего не напутал.

Косой взгляд на меня. Косой взгляд, с другой стороны. Окривеете, блин!

Мы вышли в холл и нос к носу столкнулись с Фёдором — сыном Утюга. Рослый парень двадцати лет, почти не испорченный жизнью папаши. Диана приходилась ему уже третьей мачехой. Впрочем, с предыдущими двумя он был знаком весьма опосредованно, ибо отец давным-давно отослал сынулю в заокеанское буржуинство, откуда тот почти не приезжал.

Диана, увидев его, приобрела вид независимый донельзя и прошмыгнула мимо, позабыв про приветствие. Паша изобразил на деревянной морде улыбчивую гримасу и протянул руку, каковую Фёдор успешно проигнорировал. По какой-то, неведомой мне причине, он весьма недолюбливал именно этого дуболома, выделяя особым образом из числа всех охранников. Хм, может он ему на ногу наступил?

Самойлов похлопал парня по плечу, пробормотав что-то типа: «Ёп-та, ёп-тыть, ёпа-птыть». Впрочем, оба остались довольны. С Хробановым Фёдор обменялся крепким рукопожатием и о чём-то негромко побеседовал. Я уловил только: «Отец», «Дни», «Скоро» и «Возможно». Осле столь содержательной беседы они разошлись, и Сергей Николаевич погнал стадо дальше.

— А вот и наш спаситель! — протянул Фёдор, уставившись на меня.

— Можно называть скромнее, — потупив взор, сказал я. — Избранный, вполне подойдёт.

Мы пожали руки, и Фёдор отвёл меня в сторону, чтобы никто из посторонних не подслушал. Мы спрятались за огромной, в рост человека, вазой, украшенной длинными, точно крылатые таксы, драконами.

— Дело — дрянь, — почти спокойно заметил Фёдор. — Думаю, батя начал паниковать. Вся эта история с твоей семьёй смотрится не очень хорошо.

— Мягко сказано, — проворчал я. — Такое ощущение, будто я вылез из бочки с говном, чтобы меня немедленно сунули в цистерну с тем же самым. Ничего не можешь сделать?

Лицо Фёдора обмякло, и он сделался похожим на старика.

— Чёрт, прости, — виновато сказал он. — Я, когда услышал про поход, сказал бате, что пойду с вами. Он сразу приставил ко мне пару своих дуболомов и приказал им связать меня, если я сделаю хоть шаг в сторону. Кроме того, он перестал со мной разговаривать. Так что, сам понимаешь…