Виталий Ячмень - Маленькое счастье (СИ)

– И что вы сделали? – Люба смотрела на него с ожиданием.

– Что я сделал? А ничего… И знаете почему? Я понял, что здесь моей пациентке будет безопаснее, чем у неё дома. Женя, своим взглядом, что-то порушила внутри меня. Именно тогда я и понял, что не всегда поставленный мною диагноз и принятое решение могут быть правильными. Да, кстати, хотите знать, что сказала Женя на прощание?

– Конечно, хотим, – ответило сразу несколько голосов.

– Она сказала: «Не переживай, мы с папой пока поживём вдвоём, справимся, как-то сами. Хоть маленькая, но всё же женщина, у него сейчас есть». Она сказала это своей матери. И знаете что? Андрей снова не уловил тот посыл, который был в этих словах… Я так и не знаю, почему он не слышал смысла её слов. Хотя, когда любишь человека, редко замечаешь его нехорошие поступки.

– А чем всё это закончилось для Наташи? – всё не унималась Люба.

– Для Наташи? Люба, это очень грустная история. Вы уверены, что хотите это услышать? Я же уже говорил, что закончилось всё трагически.

– Конечно, хочу!

– Она покончила собой. Именно так, даже несмотря на всю ту систему, которая направлена на избегание этого, она всё же смогла. Через какое-то время она стала подавать очень хорошие признаки, говорившие об улучшении её состояния. В какой-то момент за ней перестали так пристально следить, и она совершила то, чего никто и представить не мог. Ночью, в полнейшей тишине, лёжа у себя на кровати она перегрызла себе вены на руке. Жутко? Конечно, жутко… Когда мы её нашли, весь матрас был пропитан кровью, но на её лице была улыбка… Что-то заговорился я сегодня, извините. Занятие уже давно закончилось, так что не смею вас больше задерживать.

Студенты, в расстроенных чувствах от такого резкого завершения занятия, пошли по своим делам. Лишь некоторые останавливались, чтобы посмотреть на него и, о чём-то пошептавшись, продолжить свой путь.

Он не стал им рассказывать, сколько раз просыпался в холодном поту, видя этот взгляд в своих снах. Скорее всего, именно этот взгляд и довёл Наташу до самоубийства. Этот взгляд, который он так старательно забывал много лет назад, снова вернулся в его жизнь.

Почти весь оставшийся день Сергей Петрович провёл в своём кабинете. Он пересматривал дело Николаевой и всё пытался понять, что же он упустил? Почему всё так завершилось? Что теперь было с Женей и Андреем? Ведь Андрей мог найти новую жену, и её вполне могла постичь та же самая участь. Да и с Василием Александровичем они поссорились после смерти его дочери. Всё-таки это они её не уберегли.

До того момента, он никогда не сомневался в принятых решениях на своей работе. После случая с Женей он долго восстанавливался, применяя на себе весь тот груз знаний, который нёс столько лет. Тогда ему удалось вернуться к нормальной жизни, но, похоже, что в этот раз всё будет по-другому. Пора идти домой, там и решение найдётся. Проклятая опухоль…

Он смотрел на один из корпусов Сабуровой дачи, которая, вот уже не один десяток лет, заменяла ему дом, а после смерти жены, и семью, в том числе. Он любил эти здания за их древность и долгую историю. Часто, стоя перед этим старым зданием, он размышлял о том, сколько человек прошло через эти стены, скольким удалось помочь, а скольких так и не спасли. Сколько из них могли быть здоровыми, но кто-то в их окружении или семье задавил их своими действиями, как это произошло и с Наташей. Сегодня он снова вспомнил эту историю и осознал, что тяжесть этой истории, хоть сегодня он её и разделил, не даст ему снова спать. Он снова увидит эти сны, а значит, пришла пора решить этот вопрос раз и навсегда. Опухоль снова шевельнулась, и он поймал себя на мысли, что как врач и профессор должен был давно задуматься о своём состоянии, раз уж он тоже чувствует то, чего чувствовать не должен.

В окнах маячили какие-то силуэты. Он смотрел на них и думал…

***

В обычно ярко освещённой комнате сегодня было темно. Хозяин этого помещения стоял перед окном и что-то высматривал вдалеке. Постороннему человеку могло бы показаться, что он молится, так как его губы постоянно двигались, а руки то и дело что-то пытались изобразить перед грудью.

– Её глаза… – шептали губы человека раз за разом, выбрасывая в закрытое окно эту тихую фразу. – Её глаза…

Рядом с ним лежали два предмета, которые он давно не держал в руках: ружьё и диктофон. Когда-то верные друзья, позабытые несколько лет, снова были рядом с ним: ружьё стояло рядом с креслом, перед которым на столике лежал диктофон. Именно на этот диктофон Сергей Петрович раньше надиктовывал свои мысли, однако сейчас даже не мог вспомнить причину, почему перестал это делать.

Рука потянулась к ружью. Холодный металл успокаивал постоянно несущиеся куда-то мысли и сейчас вернул его к реальности. Диктофон сразу переместился со столика в руку. Он опустился в кресло и, тяжело вздохнув, принялся за уже забытое дело.

«Давно ничего не говорил тебе, мой дорогой дневник. Прошло уже два года, с того момента, когда я сделал в тебе последнюю запись. Ну что же, похоже, пришло время пополнить тебя очередным коротким рассказом, так что не обессудь. Как я понимаю, это одна из последних моих записей, так как, по словам врачей, моя опухоль стала быстро увеличиваться. Ну, да ничего... Скоро всё закончится, и мне больше не придётся марать твои страницы.

Сегодня студенты разбередили мою старую рану. Да, именно так... Они расковыряли, уже хорошо заросшую и забытую рану на моём сердце и моей совести. Прошло пять лет с того злополучного дня, но эти глаза я помню до сих пор. Хотя, честно признаюсь, мне удалось их подзабыть, но они часто посещали меня во снах. Смешно, но я уже и забыл, откуда они взялись в моей жизни, а ведь пять лет назад, я видел их каждый раз, когда засыпал ночью и сразу вскакивал на своей постели, чем постоянно пугал свою, уже покойную, жену. О, эти глаза! Теперь я уверен, последнее, что я увижу на смертном одре, это будут именно они, а также мысли о Женечке и Наташе. Возможно, Андрея я тоже вспомню, ведь именно он был тем связующим звеном, которое держало всю эту историю в том русле, которым ей суждено было идти. Обидно, но я вспомню тех людей, которые моими родственниками не являлись... Моя любимая Томочка, скоро, очень скоро мы встретимся с тобой, кто бы что не утверждал про смерть...

Глаза... Опять они... Теперь я их вижу даже в те мгновенья, когда мои собственные глаза скрываются за веками и моё сознание, на доли секунды, окутывает тьма. Как можно писать что-либо, когда перед тобой стоит этот взгляд? Мама, мамочка, родная моя, почему ты не отдала меня в художественную школу, чтобы я мог зарисовать их и показать людям? Ведь никто же не поверит в это! Ну да, ещё один вопрос без ответа... Мама, прости меня, я не специально написал о тебе, описывая эту историю, это всё эмоции, усиленные предстоящей встречей с барышней в чёрном одеянии. Прости, родная, я не хотел... Учитывая, что, скорее всего это всё равно будет моей последней записью, то хотелось бы сказать «Спасибо» и тебе, мой отец. Ведь это именно ты привил мне эту «полезную» привычку, благодаря которой рак поедает мои лёгкие. Да, это сарказм, папа, именно сарказм... Извини... Подумать только, какой-то части моих пациентов, эта привычка помогает почувствовать себя получше, при этом убивая их изнутри, а меня просто убивает. Стоит признаться, мне тоже доставляло море удовольствия вдыхать этот горький дым, но, на мой взгляд, кроме морального удовольствия мне это больше ничего не давало.