Михаил Ежов - Фаталист

Полминуты все неловко молчали.

– Мне кажется, – проговорил доктор, – что, показав оба готовность драться и заплатив этим долг условиям чести, вы бы могли, господа, объясниться и закончить дело полюбовно.

– Я готов, – сказал Григорий Александрович.

Капитан подмигнул Грушницкому, и тот, думая, что противник его трусит, принял гордый вид, хотя до этого его щеки покрывала тусклая бледность. С тех пор, как приехали Печорин с доктором, он впервые поднял на Григория Александровича глаза. В его взгляде было беспокойство, изобличавшее внутреннюю борьбу.

– Объясните ваши условия, – сказал он, – и все, что я могу для вас сделать… Будьте уверены.

– Вот мои условия, – ответил Григорий Александрович. – Вы нынче же публично откажетесь от своей клеветы и будете просить у меня извинения…

– Милостивый государь, я удивляюсь, как вы смеете мне предлагать такие вещи?! – возмутился Грушницкий.

– Что ж я вам мог предложить, кроме этого? – пожал плечами Печорин. – Посудите сами.

– Мы будем стреляться!

– Как угодно. Только подумайте, что один из нас непременно будет убит.

– Я желаю, чтобы это были вы.

– А я так уверен в обратном, – пристально глядя в лицо противника, проговорил Григорий Александрович.

Грушницкий от его тона смутился, покраснел, а потом принужденно захохотал.

Капитан взял его под руку и отвел в сторону. Они долго шептались.

К Печорину подошел доктор.

– Послушайте, – сказал он с явным беспокойством, – вы, наверно, забыли про их заговор? Скажите им, что знаете их намерение, и они не посмеют… Что за охота?! Подстрелят вас, как птицу! – Он явно нервничал и беспокоился за исход дела.

Григорий Александрович же чувствовал возбуждение и нарастающий азарт. А что, в конце концов, Раевич будет должен ему сто тысяч – при удачном для Печорина исходе дуэли, разумеется. Если же повезет Грушницкому… тогда банкомет заберет его душу. При этой мысли Григорий Александрович вздрогнул, по спине пробежали мурашки. Если еще недавно условия пари казались ему смешны и нелепы, то теперь, после того, как он увидел ночью машину Раевича, стало ясно, что в случае неудачи он, чего доброго, и правда потеряет душу! И она присоединится к тем призракам, что уже заполнили колбы жуткого агрегата, спрятанного в подвале.

– Пожалуйста, не беспокойтесь, доктор, – сказал Печорин, изобразив уверенную улыбку. – Я все так устрою, что на их стороне не будет никакой выгоды. Господа, это становится скучно! – добавил он громко. – Драться так драться. Вы имели время вчера наговориться.

– Мы готовы, – ответил капитан. – Становитесь, господа! Доктор, извольте отмерить шесть шагов.

Интересно, насколько он посвящен в план Раевича? Кажется, они большие приятели. Но это ничего не значит. Банкомет мог из осторожности и не привлекать посторонних. Или же они в сговоре?

– Становитесь! – повторил капитан.

– Позвольте, – сказал Григорий Александрович, – еще одно условие. Так как мы будем драться насмерть, то мы обязаны сделать все возможное, чтоб это осталось тайной и чтоб наши секунданты не были в ответственности. Согласны ли вы?

– Совершенно согласны.

– Вот что я придумал. Видите на вершине этой отвесной скалы, направо, узенькую площадку? Оттуда до низу будет сажен тридцать, если не больше. На дне острые камни. Каждый из нас встанет на самом краю площадки, и таким образом даже легкая рана будет смертельна: это должно быть согласно с вашим желанием, потому что вы сами назначили шесть шагов. Тот, кто будет ранен, полетит непременно вниз и разобьется вдребезги. Пулю доктор вынет. И тогда можно будет очень легко объяснить эту скоропостижную смерть неудачным прыжком. Не нужно будет и черкесов привлекать. Мы бросим жребий, кому первому стрелять. Объявляю вам в заключение, что иначе я не буду драться.

– Пожалуй! – сказал драгунский капитан, посмотрев выразительно на Грушницкого, который кивнул в знак согласия.

Лицо его ежеминутно менялось – совсем как у тех призраков, которых видел ночью Печорин в стеклянных колбах, только мука на них была выражена куда отчетливей. Грушницкого же скорее одолевали сомнения и нерешительность.

Григорий Александрович поставил его в затруднительное положение: стреляясь при обычных условиях, он мог целить противнику в ногу, легко его ранить и удовлетворить таким образом жажду мщения, не слишком отягощая при этом совесть. Теперь же Грушницкий должен был выстрелить в воздух или стать убийцей. Ну, или отказаться от своего подлого замысла и подвергнуть себя опасности.

Он отвел капитана в сторону и стал говорить ему что-то с большим жаром. Григорий Александрович видел, как его посиневшие губы дрожали.

Наконец капитан от него отвернулся с презрительной улыбкой.

– Ты дурак! – сказал он Грушницкому довольно громко. – Ничего не понимаешь! Отправимся же, господа!

Узкая тропинка вела между кустами на крутизну. Шаткие ступени этой природной лестницы представляли собой обломки скал.

Приходилось карабкаться, цепляясь за кусты. Грушницкий шел впереди, за ним – его секунданты, а потом Печорин с доктором.

– Я вам удивляюсь, – сказал Вернер Григорию Александровичу. – Дайте пощупать пульс! Ого! Лихорадочный! А на лице ничего не заметно, только глаза у вас блестят ярче обыкновенного.

Вдруг мелкие камни с шумом покатились им под ноги: Грушницкий споткнулся, и ветка, за которую он уцепился, сломалась; он скатился бы вниз на спине, если б секунданты его не поддержали.

– Берегитесь! – крикнул ему Григорий Александрович. – Не падайте заранее. Это дурная примета.

Наконец все забрались на вершину скалы: площадка была покрыта мелким песком, будто нарочно для поединка. Кругом, теряясь в золотом тумане утра, теснились, как бесчисленное стадо, горные пики, и Эльбрус на юге вставал белою громадой, замыкая цепь льдистых вершин, между которыми уже бродили волокнистые облака, набежавшие с востока.

Григорий Александрович подошел к краю площадки и посмотрел вниз. Голова у него слегка закружилась: внизу казалось темно и холодно, как в гробу; мшистые зубцы скал, сброшенных грозою и временем, ожидали своей добычи. Почему-то вспомнилась черная бездна в кольце «волшебной» машины Раевича.

За спиной Печорин услышал странные звуки и обернулся: Грушницкого рвало! Он стоял, отвернувшись, уперев ладони в колени, и исторгал на камни содержимое желудка. Григорию Александровичу показалось, что из него выходит желтая слизь, вязкая и блестящая. Похоже, нервы подвели его соперника.

– Вы плохо выспались, – сказал Печорин, когда Грушницкий подошел, утирая рот платком.

Тот ничего не ответил. Лицо у него было совершенно белое.

Площадка, на которой предстояло стреляться, представляла собой почти правильный треугольник. От выдававшегося угла отмерили шесть шагов и решили, что тот, кому придется первому встретить неприятельский огонь, встанет на самом углу, спиной к пропасти. Если он не будет убит, то противники поменяются местами.