Вэс Кравен - Кошмар на улице Вязов. Антология

Кристен схватила девочку в охапку и, охваченная ужасом, бросилась бежать. Оглянувшись через плечо, она увидела тень Фредди Крюгера, нависшую над котлами. Его зловещий хохот эхом отдавался в наполненном дымом зале.

Кристен сломя голову бросилась в другую комнату, все еще с девочкой на руках. Здесь ее глаза широко раскрылись от ужаса: сотни человеческих тел свисали с потолка, подвешенные как туши.

Кристен посмотрела на маленькую девочку в своих объятиях и увидела, что та превратилась в обугленный хрупкий трупик. Неожиданно ее крохотный ротик раскрылся, издав душераздирающий вопль.

Кристен подскочила в кровати и села, задыхаясь от страха. Посмотрев вокруг себя, она наконец поняла, что находится в своей комнате.

Немного успокоившись, Кристен встала с постели и нетвердой походкой направилась в ванную комнату. Включив свет, она посмотрела на себя в зеркало. Все еще дрожа от пережитого, она напустила воды в раковину и обмыла лицо, пытаясь успокоиться.

От слишком горячей воды начал подниматься пар. Кристен попыталась закрыть кран, но давление все росло. Пар окутал всю комнату.

Нахмурившись, Кристен возилась с краном. Когда она повернула его, он ожил и схватил ее за руку.

Кристен ахнула и подняла глаза. Лицо Фредди усмехалось ей из зеркала. Затем еще один кран начал изгибаться и вытягиваться, превращаясь в клешню Фредди с когтями–лезвиями.

Кристен закричала, пытаясь освободиться. Клешня поднялась, готовясь раскроить запястье Кристен. И вот лезвия нанесли удар.

Внезапно дверь ванной комнаты распахнулась. Это была мать Кристен. Пар исчез, а зеркало и раковина приобрели нормальный вид.

Кристен повернулась к перепуганной матери, медленно освобождаясь от кошмара. В руке она держала окровавленную бритву. Ее запястье было разрезано.

— Мамочка? — произнесла Кристен изумленно и потеряла сознание.

***

Расположенная в уединенном месте психиатрическая больница «Уэстин Хиллз», была построена в двадцатых годах католической церковью. Ее центрам была звонница, где смыкались несколько беспорядочно построенных крыльев. Первоначально клиника для душевнобольных, эта государственная больница была недавно переоборудована. Обширный участок окружала железная изгородь.

В то утро главный санитар больницы Макс, большой и сильный негр, медленно совершал свой обычный обход, толкая перед собой тележку с различными лекарствами. Пересекая зал, он слушал ведущего программы новостей по маленькому портативному радиоприемнику, висевшему на тележке:

— Из местных новостей: умерли еще два подростка, в обоих случаях самоубийство. Официальные лица органов здравоохранения графства не в состоянии объяснить эту тревожную тенденцию…

Состроив гримасу, Макс переключился на радиостанцию музыкальных программ в тот момент, когда тридцатитрехлетний врач Нил Гольдман нагнал его. Читая на ходу результаты обследования своих пациентов, он недовольно произнес:

— Ни единого приятного сообщения, чтобы начать день.

— Послушайте, док, — сказал Макс. — Я придумал новую теорию обо всех этих самоубийствах.

— Только не скрывай ее от нас, — шутливо проговорил Гольдман. — Нам нужна вся помощь, какую мы только можем получить.

— Беспорядочные хромосомы, дружище, — ответил Макс. — Подумайте–ка об этом. Ведь все эти родители баловались ЛСД в шестидесятых.

— Это противоречит теории доктора Симмс, — улыбнулся Гольдман. — Она считает, что причина лишь в сексе, наркотиках и рок–н–ролле.

Макс повернул в другой зал, а Гольдман продолжил свой обход. К нему подошла девочка–подросток.

— Доброе утро, Дженнифер, — поздоровался Гольдман.

— Доброе утро, доктор Гольдман.

— Как твоя рука?

Дженнифер протянула ему кисть руки со следами ожогов от сигарет.

— Вот этот от ментоловых, этот от обычных, а этот от самых легких, указала она на три разных рубца.

— Они хорошо заживают, — констатировал Гольдман.

— Я веду себя хорошо. Когда я получу разрешение на сигареты?

— Лучше дыши полной грудью, — отшутился Гольдман.

Дженнифер пожала плечами и отошла в сторону.

Навстречу шла другая девочка–подросток. С темными кругами под глазами, она выглядела изможденной.

— Привет, Тарин, — сказал Гольдман. — Ты выглядишь нездорово, детка. Спишь ли ты вообще?

Тарин не обратила на него никакого внимания и прошла мимо.

— Не думаю, — пробормотал Гольдман, делая пометку в своих бумагах.

Он остановился у изолятора и посмотрел в маленький глазок, забранный сеткой. Кинкайд, огромный и сильный на вид семнадцатилетний парень с остриженной головой, сидел в углу белой комнаты, обитой чем–то мягким, уставившись в никуда. Гольдман сделал еще одну пометку.

Неожиданно рядом с ним появилась главный врач больницы Элизабет Симмс.

— Как он себя чувствует? — спросила она.

— Остывает, — ответил Гольдман.

— Если такие срывы будут у него и дальше, мне придется держать его в изоляторе постоянно.

— Не беспокойтесь, до этого дело не дойдет. В этот момент Кинкайд тихонько запел:

«Мне больше не снятся сны, У меня нет больше снов, Всю ночь напролет я пою свою песню, Потому что мне больше не снятся сны». Гольдман и Симмс посмотрели друг на друга и пошли дальше.

— Я прочитал информацию о новом штатном сотруднике, — сказал Гольдман.

— И что вы об этом думаете?

— Откровенно говоря, не понимаю, почему нужно носиться с какой–то выпускницей школы как с опытным профессионалом, — бросил в ответ Гольд–май.

— Она проводит исследование по наиболее типичным ночным кошмарам, сообщила Симмс.

— Элизабет, нам не нужна помощь со стороны. Я знаю этих ребят и не хочу, чтобы какая–нибудь горячая голова экспериментировала с ними ради публикации.

Гольдмана прервало сообщение по местной системе радиовещания:

«Доктор Гольдман, немедленно в приемный покой!»

Гольдман и Симмс бросились бежать через зал в приемный покой. Там буйствовала Кристен, отбиваясь от медицинских сестер и санитаров, которые пытались схватить ее и положить на каталку. Мать Кристен, Элен, была на грани истерики. Она во весь голос поносила медсестру.

— Давайте без этого! — кричала она. — Она лишь хочет привлечь к себе внимание, вот и все! В ее маленькую игру я больше не играю!

Совершенно ошалевшая медсестра обернулась к Гольдману.

— Попытка самоубийства, — сказала она. — Ее только что привезли из центральной больницы графства.

— Как ее зовут? — спросил Гольдман.

— Кристен Паркер. Она вела себя прекрасно до того, как мы попытались ввести ей успокаивающее средство.

Кристен с искаженным ужасом лицом пиналась, кусалась и царапала санитаров, пытавшихся схватить ее.