Ольга Ярмакова - the Notebook. Найденная история

– Ваша, конечно же. Просто вы меня в тупик загнали своим неожиданным вопросом.

– Вот видите, раз вам сложно подтвердить своё утверждение, то и получается, что оно ошибочно.

– Нет, я не ошибаюсь! Вас действительно очень любят, я сама не раз это слышала. И я вас очень люблю и уважаю, как учителя и наставника.

– Я знаю, Лиза, знаю. Извините, что вынудил вас признать правоту ваших же слов. Порой так трудно сказать самому то, что на душе, что порой требуются годы, а потом становится слишком поздно.

– Вы вспомнили Веронику?

– Я никогда о ней не забываю, никогда. Вы смелее, чем я, Лиза, вы можете человеку, глядя в лицо, сказать о своих чувствах.

– Вы не представляете, какая я трусиха.

– Вы забыли? Долой скромность!

– Вы правы, но ведь бывают такие моменты, когда и у меня язык прилипает к нёбу от страха.

– Думаю, что это ничтожно малые моменты. Знаете, мне на глаза попалось одно письмо на той неделе, оно без подписи, анонимное. Обнаружил я его валявшимся в подъезде моего дома под почтовыми ящиками. Почтальон видимо запутался, куда его деть и запросто мог положить поверх ящиков, а порывом сквозняка письмо сдуло на пол. Так вот, любопытство мое протянуло руки к таинственному письму и завладело им. Лишь закрыв за собой дверь квартиры, я устремился в комнату, где и вскрыл белый без единой пометки конверт. Внутри лежал сложенный пополам белоснежный лист бумаги. Раскрыв лист, я обнаружил краткое содержание, которое пробрало меня до самого нутра. Столько боли, обиды, разочарования и гнева я давно не видел. И всё это уместилось в нескольких строках. Вот, это письмо со мной.

Кливленд Вайсман вынул из внутреннего кармана пиджака чуть помятый и сложенный вчетверо лист и протянул его мне для ознакомления. Текст был напечатан, а не написан рукой, как мне подумалось вначале, но слова и вправду поразили меня бурей эмоций того, кто их написал.

«Мне надоели ваши глупые взгляды. Надоели ваши бесполезные советы.

Надоело ждать ваше одобрение. Надоело бояться вашего осуждения.

Хватит навязывать мне ложные идеи и ценности!

Хватит говорить о добродетели и лицемерить при этом!

Я устала от ВАС. От всех ВАС!

Хочу уйти туда, где Вас не будет, где никто не найдёт меня.

Но нет такого места на Земле. Вы везде найдете, хотя бы физическую оболочку меня.

Нет выбора. Остается только один путь…

Я его завершу!

Удачи Вам в дальнейшем бестолковом существовании!

Отступник»

– Письмо написала женщина, а подписалась отступником, вы заметили? – обратилась я к «профессору».

– Да, я тоже обратил на это внимание. Бедняга, как же сильно её лихорадило в тот момент, когда она это писала!

– Она упомянула о том, что завершит свой путь. Самоубийство? Обычно самоубийцы оставляют подобные письма, когда сводят счёты с жизнью. Но тут нет никакого адреса и даже имени. Никакой логики.

– Лиза, я же говорил, что пора уже отключать всё разумное в попытках обосновать то, что происходит вокруг.

– Да, но как вы тогда это можете объяснить, Кливленд?

– Я не знаю, что сотворила с собой та дама, что писала столь отчаянное письмо, но вот тот факт, что оно попало именно в мой подъезд и именно мне в руки, даёт мне основание полагать, что всё это неспроста. Как я говорил, ничего случайного нет. Эти слова должны были дойти до меня, а может быть и до вас. Очень жаль, если та отчаявшаяся женщина свела счёты с жизнью, но может её большая душа была слишком затянута в тиски и лишь через смерть она могла вновь стать свободной. Смерть – лишь дверь в другой мир. А вы не знали?

– Но зачем вы мне показали это письмо? С какой целью? Чтобы я расстроилась, как и вы?

– Чтобы вы задумались, Лиза. Задумались, что любой человек может в любой момент жизни быть отрезан от понимания и зажат тисками социума так жёстко, что единственным вариантом свободы может оказаться только смерть.

– Но ведь всегда можно найти выход, правда, профессор?

– Я вам открою страшную тайну, барышня: из тупика всегда бывает только один выход.

IV

Пон. future

Сегодня я решила сделать детям сюрприз. Накануне сгоняла на пару часов в старый Париж, вернее, в его самый заветный и наполненный тайнами уголок под названием Монмартр. Именно там я могла отыскать нужную мне вещь. Для этого пришлось вернуться в прошлое, в самое начало 20-х годов XX века. На одной тихой, узкой улочке после часа прогулки, наконец-то я разыскала магазин-ломбард, в котором надеялась заполучить то, зачем собственно и прибыла сюда.

Меня встретил мелодичный звон дверного колокольчика за дверью, а вслед за ним и сам хозяин. Им оказался молодой человек лет тридцати, невысокий, с аккуратно уложенными волосами и забавными усиками «а-ля Чарли Чаплин». Мне даже показалось, что и ходит он также забавно, как знаменитый актер в кинокомедиях. Одет мужчина был в строгий костюм тройку серого цвета с придающим живости общему портрету галстуком пурпурного цвета.

Учтиво приветствуя мадемуазель, то есть меня, хозяин поинтересовался, с какой целью я зашла – приобрести нечто примечательное или наоборот, продать что-то не менее значительное? Я ответила, что ни то и ни другое, чем поставила мсье в тупик. Дабы не тратить больше время, я спросила – не имеется ли в этом дивном и, конечно же, самом шикарном в округе магазине у столь славного и достопочтенного господина в наличии граммофон?

Хозяин заметно оживился и признался, что да, его магазином как раз недавно был приобретен портативный граммофон фирмы « DECCA » 1915 года в весьма приличном состоянии. Бывший хозяин хранил и очень бережно относился к своему музыкальному другу, как ласково он его называл, но трудности с финансами вынудили бедолагу расстаться с аппаратом. Мсье Рене Лонгуэ, хозяин ломбарда, любезно сопроводил меня к окну, где на низеньком лаковом столике покоился предмет моих поисков. До чего же был хорош этот граммофон! Чёрный кожаный корпус-чемоданчик, массивная ручка для завода пружины с отполированной до блеска деревянной рукоятью; в центре нанизанная на ось, тёмным кругляшом ждала очередного пробега испещрённая бороздками пластинка. Мсье Рене спросил, не желаю ли я прослушать, как звучит сей аппарат? Естественно, я согласилась.

Несколько энергичных вращений ручки, водружение иглы в центр пластины и из волшебного ларца вырвались мощные аккорды Венского вальса Штрауса, такие чистые и яркие, что казалось, будто весь магазин погрузился в атмосферу сказочного бала. Я влюбилась-таки в этот сказочный чемоданчик музыки. Оказалось, что завода хватает только на одну сторону пластинки, и машинка имеет в наличие добротный набор игл, что было весьма кстати. Я поинтересовалась у хозяина – не может ли он пойти на уступку мадемуазель и поменять граммофон на нечто не менее стоящее? Он уклончиво ответил, что по обыкновению таких сделок не производит, но глаза у него заблестели, да ещё как! На мою удачу, мсье Рене оказался из тех людей, в ком легко разжечь особый азарт при заключении сделки. Когда игла дошла до края пластинки, музыка прекратилась, как и предупреждал торговец; тогда-то я и вынула из своей торбы то, на что надеялась выменять чудесный аппарат.