Ольга Ярмакова - the Notebook. Найденная история

Это была кукла из фарфора, облачённая в бальное платье из нежнейшего белого шелка. У куклы даже волосы имелись настоящие. Эта красавица была создана полвека назад в Англии на заказ одного барона для любимой и единственной дочери, и стоить должна была целое состояние. Как она попала мне в руки? Эту тайну, незнакомец, я, пожалуй, оставлю при себе.

Мсье Рене Лонгуэ сразу оценил моё предложение, как чересчур щедрое, но вида старался не подавать, плут. Бережно переняв от меня красотку-куколку, он водрузил её на самом почётном месте за прилавком, а мне предложил к граммофону довеском внушительную коллекцию пластинок, оставшихся от прежнего владельца. Каждая пластина имела свой конверт из плотной картонной бумаги с чернильными надписями предыдущего хозяина. Довольный сделкой продавец, завернул эту коллекцию из шеллака в дополнительный слой бумаги и перевязал бечёвкой для удобства. Так я и покинула Монмартр – в одной руке на железной ручке висел сложенный в чемоданчик граммофон, в другой – связка пластинок.

И всё это сокровище я хотела вручить Анне и Петру. Дети не знали красот старой музыки, но я надеялась, что они воспримут этот раритет, этот отголосок далекого прошлого и проникнутся им.

Как обычно, мы встретились в том месте, где познакомились. Детишки приходили сюда поиграть, а также Пётр бродил по развалинам городка в неугасающей надежде найти что-нибудь. На мой вопрос, что именно он ищет, мальчик ответил, что сам не знает, а вот как найдет, так сразу поймёт, что искал. Он и таскал с собой повсюду затрапезного вида мешок, чтобы поместить туда свою будущую находку.

Я приходила к пустырю не более двух раз в неделю и читала детям книжки. Из-за строгих правил наблюдательской жизни и из-за других дел у меня не было возможности навещать ребятишек чаще. В какой-то мере я даже радовалась этому, ведь с каждой встречей они становились мне всё ближе.

Они оказались весьма прожорливыми слушателями и постоянно просили добавки. Тогда я решилась на весьма серьёзный шаг и ответственный в первую очередь для себя, как наблюдателя, – научить этих сирот грамоте, чтобы они независимо от меня могли в любое удобное время наслаждаться содержимым книг. Они согласились, и каждый последний час моего пребывания на пустыре с братом и сестрой мы посвящали изучению алфавита. Они очень старались и прилагали все усилия на запоминание букв, а также слов, связанных с этими буквами. Думаю, что за год мы добьёмся с ними больших успехов.

– Что это ты притащила с собой? – Пётр вытаращился на мою поклажу в обеих руках.

– Это сюрприз. А если поможешь мне, то быстрее узнаешь, что это за сюрприз.

– Ишь, раскомандовалась.

Пётр всё ещё показывал свой несносный характер, но теперь это выражалось в особой дружеской форме. Постепенно он подпускал меня к себе, этот худенький неуклюжий рыжий ёжик, подросток, отчаянно нуждавшийся во внимании и одобрении старших, но с подозрением и опаской отвечавший на любое проявление добросердечия. И на то у него были свои причины, которые со временем и мне стали известны.

Питер Пен так сильно пришёлся мальчику по нраву, что это имя накрепко зацепилось маленькими крылышками феи к настоящему имени брата Анны, и мы с девочкой теперь Пети звали только Питером.

Хоть мальчик и поворчал, однако ж, ловко выхватил из моих рук чемоданчик и положил его на ближайший от нас плоский валун. Связку пластинок я аккуратно пристроила рядом, а затем, неторопливо распаковав, выудила из пачки конвертов один наугад.

– Что это, Лиза? – Аннушка буквально повисла на моей руке и личиком норовила ткнуться в пластинку.

– Сейчас узнаешь, милая. Тебе понравится. Подержи вот этот конверт, но только осторожно, не урони, а то пластинка, что внутри, разобьется, и мы ничего не услышим.

– А что мы должны услышать? – Девочка прижала к уху конверт, старательно вслушиваясь в его содержимое. – Ничего не слышно.

– Да, мисс учитель, что мы должны услышать? Свист соловья или трели из выгребной ямы? – усмехнулся Пётр, но продолжал следить за моими действами с граммофоном.

Тем временем я щёлкнула замком и откинула крышку, вынула ручку с блестящим набалдашником и вставила в отверстие сбоку справа.

– Это надо крутить? – Мальчик подвинулся ближе, устройство его интересовало теперь сильнее.

– Да, но сначала, Аннушка, подай мне конверт с пластинкой.

– Но, Лиза, ничего же не слышно, – разочаровано произнесла девочка. Она потрясла конверт в надежде хоть что-то услышать.

– Нет, Аннушка, не тряси! Дай его лучше мне.

Она послушно протянула мне конверт, из которого я вынула шеллаковый блин пластины.

– Что это? – Глазки-изумрудины округлились.

– Это, Аннушка, пластинка, которую нужно уложить вот сюда, – ответила я, нанизав пластину на центровую ось.

Проверив иглу стального звуконосителя, я предложила мальчику:

– А теперь, Питер, всё будет зависеть только от тебя. Нужно прокрутить ручку до упора. Справишься?

– Мисс, среди вас есть только один мужчина, и он прокрутит вам хоть сто ручек, – невозмутимо и ноткой бахвальства ответил Пётр.

– А мне, можно мне? Я тоже хочу! – заверещала тут же его сестра.

– И ты покрутишь, Аннушка, – пообещала я ей. – Сначала Питер, как старший, а после и ты.

– Так нечестно, – фыркнула девочка. – Всегда Пети потому, что старший.

Игнорируя возмущение младшей сестры, Пётр с чувством превосходства вращал легко поддающуюся ручку граммофона, пока завод пружины не достиг предела.

– Ой, она крутится! Лиза, она крутится! – Анна восторженно тыкала пальчиком в сторону вращавшейся пластинки, а её брат довольно потирал ладони.

– Ну, а теперь, детишки, самое важное и долгожданное. Слушайте. – Я аккуратно вложила иглу в центральную бороздку вращавшегося чёрного диска и в воздух ворвалась музыка.

В этот раз играл не вальс, это был чудесный романс в исполнении неизвестной мне французской певицы, волшебный голос которой струился из черного чемоданчика и околдовывал нас троих, словно невидимой мантией. При первых звуках дети сначала отшатнулись от музыкального аппарата и таращились на него, как на неведомого монстра из сказок. Но видя мою безмятежность и улыбку, они осмелели и подошли настолько близко, что позволили себе прикоснуться к старинному граммофону и поддаться очарованию вибрирующего, глубокого, чуть с хрипотцой женского голоса. Ни единого вопроса, ни единого возгласа, даже шёпот отсутствовал, пока завод пружины не ослабел, а песня не прекратилась, и игла не слетела с края пластинки.

– Кто это пел? Как это получилось? Так громко! Так красиво! Лизи, можно ещё? Пожалуйста, можно теперь я покручу волшебную ручку? – Вопросы и просьбы обрушились на меня шквалом.