Роберт Маккаммон - Лесной Охотник

— Вы что-то скрываете.

— А кто в наше время ничего не скрывает?

— Да, но вы… скрываете что-то совсем другое. Это, — Мариэль нахмурилась. — Нечто очень глубокое .

— Не думаю, что настолько, — ответил Майкл, понимая, что не может сказать больше.

Некоторое время она молчала, и Майклу вдруг искренне захотелось, чтобы она ушла, потому что, вглядываясь в глаза этой молодой девочки, можно было сказать, что увидела она гораздо больше, чем думает.

— Вы смотрите на меня, как на калеку, — печально произнесла она вдруг, заставив его встрепенуться. — Поэтому и рассказали ту историю о Вулкане? Потому что он тоже был калекой?

— Я рассказал тебе историю о Вулкане, потому что видел, как он работает в своей небесной кузнице.

— Нет, — на удивление твердо произнесла Мариэль, сделала шаг вперед, качнувшись из-за своего корректирующего ботинка, и посмотрела на Майкла со спокойным и понимающим хладнокровием истинной женщины. — Герр Галлатин, я никого не прошу жалеть меня. Я не хочу этого и никогда не хотела. Мне не очень-то нравится, какая я. Мне не нравится звук, который сопровождает мою походку, не нравится внимание, которое это привлекает, потому что постоянно находятся люди, которые жалеют меня. Другие же смеются у меня за спиной. Но у меня не самая худшая жизнь, бывает намного хуже. Мне противно стоять, вглядываться в лица людей и видеть в них жалость ко мне. Они думают, что я бедный жалкий ребенок, который вынужден носить тяжелый ботинок. Ребенок, который никогда не сможет ходить прямо или танцевать. Но я не прошу никого из них жалеть меня, герр Галлатин. Я увидела это в ваших глазах, как только посмотрела на вас впервые. То же самое, что у других матросов на этом корабле. Вы жалеете меня и сторонитесь меня из-за своей жалости. Да, я могу быть калекой, и, возможно многим неприятно и неуютно находиться рядом со мной, я уже об этом говорила, но… — она поколебалась, потому что явно собиралась сказать нечто, идущее из глубины души. — Пожалуйста, не калечьте свое достоинство красивыми историями для девочки-урода.

В глазах ее застыли слезы. Он стоял, возвышаясь над ней.

— Я и помыслить о таком не мог, — серьезно ответил Майкл. — Я рассказал тебе о Вулкане не потому, что он был калекой. Нет. Я сделал это, потому что Вулкан знает, что такое боль. И я думаю, ты тоже знаешь это, Мариэль. Я думаю, это именно то, что скрываешь ты , и скрываешь очень глубоко. А еще я думаю, что тебе нужно найти способ отпустить ее, чтобы продолжать жить.

Глаза ее остекленели, а рот немного покривился.

— Да что вы можете знать об этом? — спросила она горьким шепотом.

Как ответить на такой вопрос ? — спрашивал он у своего внутреннего голоса и не получал ответа. Одновременно с тем он осознал, что Мариэль не видит себя. Не понимает, насколько красива, не понимает, сколько радости может испытать. Она не замечает, насколько прекрасны ее глаза или какие мягкие у нее волосы. Она не видит розового немецкого румянца на своих щеках или стройной фигуры под бесформенным пальто. Она видит только искалеченную ногу и тяжелую обувь, держащую ее, словно якорь. И из всех лиц, которые испытывали жалость к Мариэль Вессхаузер, никто не испытывал ее больше, чем она сама, глядя в зеркало.

С левой стороны раздался крик с мачты. С правой тут же отозвались.

«Копье» приближалось. Майкл ожидал со стороны левого борта. Пусть он пока и не видел судно, но услышал, что кричали дозорные и понял, что вражеский корабль подготовил пушки. Похоже, пальба начнется прямо сейчас.

Билли Бауэрс находился на доступном расстоянии. Майкл напряженно окликнул его.

— Билли! Иди сюда! Отведи девушку вниз.

Билли подоспел, и, хотя Мариэль испуганно отпрянула, он успел поймать ее за руку и ободряюще улыбнуться.

— Не бойся, я тебя не укушу, — сказал он. Она принялась сопротивляться, отшатнулась, потеряла равновесие и упала на фальшборт. Билли, похоже, испугался не меньше, чем она. — Черт возьми, девочка! Сиди смирно! — после этого он схватил ее на руки и припустился бежать с ней по палубе.

Майкл подошел к правому борту и сквозь густой туман разглядел смертельно опасный силуэт плавучей крепости Мансона Кённига. Для пулеметной стрельбы судно находилось слишком далеко…

Майкл заметил пламя, алеющее возле передней пушки, услышал далекий хлопок и с замиранием сердца понял, что через несколько секунд «София» может превратиться в ведро крови.

Вода взметнулась высоко вдоль корпуса корабля. Члены экипажа с винтовками пытались стрелять, но от этой пальбы толку не было никакого. Следующий снаряд «Копья» прошипел над палубой и опустился в море с левого борта.

Прощупывают расстояние, понял Майкл. Черт возьми, где Бушен?! Хотя, впрочем, что он может сделать?..

Майкл внутренне грубо обругал Валентина Вивиана, который так рассчитывал на «лучшего человека», потому что лучший человек — скрытый волк. Но разве он учел, что волк может утонуть так же легко, как человек?

Третий снаряд ударил «Софию» чуть выше ватерлинии. Возможно, удар был немного смягчен матрасами, как знать! Так или иначе, по палубе пробежала неприятная вибрация. Другой снаряд проделал глубокую рану в передней мачте, задев ее по касательной. А затем обе пушки «Копья» принялись стрелять в ускоренном режиме, и в следующую секунду визжащие снаряды принялись один за другим приземляться в корпус «Софии», попадая в палубу и надстройку…

Судно накренилось на левый борт. Майкл потерял равновесие и отлетел назад, но опустился на колени, тут же почувствовав, как еще одна пущенная с «Копья» смерть просвистела прямо над ним, источая запах горелых спичек. Спасательная лодка позади него разлетелась в щепки. Майкл услышал, как падают новые снаряды, как яростно они атакуют человеческую плоть. Мимо него пронеслась фигура, зажимавшая кровоточащую культю правой руки. «Софию» мотало из стороны в сторону под смертельным градом и, когда Майкл посмотрел в сторону рулевой рубки, он понял, что в надстройке появилось несколько дыр, словно она была сделана из хрупкого картона. Иллюминаторы взрывались. Корабль трещал и содрогался по всей длине, а снаряды продолжали бить.

Мозг ликантропа познал достаточно ужаса. И вновь он испытал его, увидев, как стекло рулевой рубки от удара снаряда взорвалось и вылетело стеклами внутрь.

За гулом, забившим уши, Майкл не понял, чей крик слышит: свой собственный, или крик своего товарища. Он знал только, что теперь судно, скорее всего, потеряло рулевого… если только швед каким-то чудом не избежал смерти.

Майкл встал с колен и помчался по дрожащей палубе. Он достиг лестницы, поднялся, забрался внутрь рулевой рубки, замечая, как издали от «Копья» вспыхивают языки пламени, которые отправляли в корпус «Софии» все новые снаряды.