Роберт Маккаммон - Лесной Охотник

Они проделали небольшой путь, когда Майклу стало очевидно, что уйти далеко им и не удастся. Его тень на песке казалась чернее чернил. Солнце раскаляло его голову добела, он умирал от жажды, а вокруг уже роились кровожадные мухи, стараясь дотянуться до ран. Почуяв нетвердую кровавую корку, одна или две первых мухи поманили за собой целый рой, и начался настоящий пир. В течение получаса после того, как путники отошли от обугленного скелета «Лисандра», Майкл стал жертвой движущейся и жужжащей массы, которая липла к порезу над его левым глазом. Некоторые крылатые твари назойливо лезли в нос и рот, и стоило огромных усилий не позволить им проникнуть внутрь. Не помогали ни встряхивание головой, ни взмахи здоровой рукой — ничто не могло отпугнуть этих алчущих созданий от такого банкета. Запах пота только привлекал их.

Гантт страдал от той же напасти — рана на лбу была сосредоточением для плотного роя мух размером с кулак, который корчился и извивался над своей жертвой в порывах почти экстатического восторга, стараясь добраться до лакомого кусочка. Они прилипали к разбитой губе пилота, пытались забраться в рану и расширить ее, чтобы получить больше крови. Проклятые паразиты силились добраться до глаз, будто их коллективный слабый ум пришел к выводу, что ослепленная жертва будет меньше сопротивляться. Особенно если упадет. Поэтому они продолжали кружить над ним плотной тенью, забирались в густую шевелюру и копошились во влажной, потной прическе.

Майкл выплюнул несколько мух.

— Руководство по выживанию говорит, что первое, что мы должны сделать, это найти, чем прикрыть голову и лицо. Иначе путешествовать придется только по ночам…

— В руководстве по выживанию ни слова не говорится о даласиффах, — отозвался Гантт. Щурясь от яркого полуденного света, он огляделся, пытаясь оценить их позицию. — Еще некоторое время нам нужно продолжать двигаться, — пока они шли, он открыл флягу и сделал один короткий глоток. Мухи, чье спокойствие так бестактно потревожили, возмущенно зажужжали. Гантт протянул флягу Майклу. — Вот, — сказал он. — Но только один глоток.

Отказываться Майкл и не думал. Вода на вкус показалась ему мыльной. Он закрыл крышку и вернул флягу Гантту, который тут же вновь закрепил ее на плечевом ремне.

— Продолжаем идти, — скомандовал немецкий ас, демонстративно указав на свой «Вальтер П-38».

— Ты уверен, что сможешь что-нибудь найти в этой пустоши? — Майкл говорил небезосновательно: каждый из его выездов показывал, что пустыня Северной Африки — это сплошные пески на множество миль вокруг и ничего больше.

— У меня очень хорошее чувство направления.

— Как и у меня, но это все еще не значит, что ты сумеешь найти форпост до того, как у нас кончится вода.

Во фляге воды должно было хватить каждому из них глотка, может, на три, не больше. Мухи кружили вокруг лица Майкла, и некоторые не оставляли попыток атаковать его здоровый глаз в поисках влаги. Боль и усталость измучила его окончательно, и он подумал, что, раз немецкий ас все равно ведет его на убой, то, пожалуй, пуля сейчас будет даже более милостивым и быстрым избавлением. Эта мысль заставила его замереть.

— Идем! Не останавливайся!

— Мне нужно чем-то накрыть голову. А ты — перестань уже размахивать этой пушкой. Что, похоже, что я достаточно в форме, чтобы доставить тебе неприятности?

Гантт поднял пистолет, прицелившись в изувеченное лицо Майкла, однако быстро вновь опустил его.

— Нет, — сказал он с легким намеком на улыбку. — Не похоже.

Майкл положил вещмешок на землю посреди камней и опустился на колени рядом с ним. Он нашел небольшую бутылку своего лосьона с запахом лайма — к счастью, не пробитую пулей — в которой содержалось достаточно алкоголя, чтобы обеззаразить небольшие порезы. Сейчас важнее всего было хоть как-то продезинфицировать раны, полученные в авиакатастрофе.

Морщась от боли, Майкл плеснул немного жгучей жидкости в рассечение над глазом. Прикосновение лосьона ужалило, как дьявольский сок, но практически сразу — или это только казалось? — наступило некоторое улучшение. По крайней мере, оно заключалось в том, что мухам явно не понравился запах, и они отступили. Майкл чуть более обильно потер лицо жидкостью, тут же ощутив жжение от самого подбородка до лба.

— Ты англичанин, — буркнул Гантт с ноткой презрения. — Вот, почему тебе не победить в этой войне, ты ведь знаешь это. Ты слишком привык к своим комфортным условиям и к своему жалкому… что это? Лосьон после бритья?

— Верно, — Майкл снова закрутил крышку. — Держи, — он бросил лосьон Гантту, который рефлекторно поймал его левой рукой. — Спирт поможет.

— Я не собираюсь пахнуть, как маленький британский остров в центре Карибского моря, — ответил Гантт, однако бросать бутылку обратно не спешил. — Вы, люди, вообще, воспринимаете эту войну всерьез?

Майкл предпочел проигнорировать своего попутчика. Он извлек из вещмешка коричневую рубашку, разорвал ее и, отмахнувшись от остатка мух, перемотал несколько особенно серьезных порезов, после чего обмотал полученную повязку вокруг головы и лица, чтобы создать наилучшую имитацию куфии местных племен.

— Возьмем, к примеру, ваши перерывы на чай, — продолжал Гантт. — Почему всё в определенный час останавливается ради этого чайного времени? Вы можете даже прервать рабочий процесс, чтобы попить чай. Вы разве не понимаете важности дисциплины?

— Я не останавливаюсь на чайные перерывы, — ответил Майкл, продолжая корректировать свой головной убор здоровой рукой. — Но я думаю, что эти чайные часы тоже являются одной из форм дисциплины.

— Вы, англичане, живете в вымышленном мире.

Майкл, наконец, сумел устроить в разорванной рубашке специальную прорезь для глаз и снова обрел зрение. Попробовав поправить ткань то тут, то там, он понял, что действительно нашел лучшую конструкцию.

— О, а вы, нацисты, надо думать, живете в реальном мире?

Гантт нахмурился, и глаза его потемнели.

— Я не нацист, — он открыл бутылку лосьона зубами и плеснул на рану на лбу, вокруг которой продолжали кружить мухи. Те с недовольным жужжанием взмыли вверх, как маленькие самолеты, и в диком, хаотичном порядке принялись разлетаться прочь, словно искали себе более подходящую взлетную полосу. Гантт поморщился от боли, но налил чуть больше жидкости, чтобы лучше промыть рану. — И никогда не был нацистом, — продолжил он, пока лосьон стекал по его лицу. Он быстро посмотрел вверх на горящий солнечный шар, будто старался измерить, насколько сильно он давит на его голову и на его силу воли. Мухи постепенно начали появляться снова — одна за другой. Немец сбросил парашютный рюкзак и ремень с флягой.