Роберт Маккаммон - Лесной Охотник

Она уснула, прижавшись к нему. Он закрыл глаза в тусклом свете лампы и задремал, однако погрузиться в сон не сумел, чувствуя рядом с собой тепло тела Франциски Люкс.

Она доверяет мне , подумал он. Доверяет фальшивке и считает, что я могу защитить ее ночью.

Боже мой, что же мне делать?

Если ему и удалось уснуть, то совсем ненадолго, потому что он слышал каждый порыв ветра за стеклом. Возможно, погода меняется, и грядет снегопад. Складывалось впечатление, что это происки Снеговика. К черту этого ублюдка ! — зло подумал про себя Майкл.

Внезапно, лежа с закрытыми глазами, он ощутил, как Франциска зашевелилась. Она положила руки на его грудь, и посмотрела на него так, словно пыталась запомнить каждую черту лица, каждую пору кожи, каждый пробивавшийся волосок щетины на его лице.

— Я поняла, наконец, что слышу в твоем акценте, — прошептала Франциска. Ее волосы чуть упали на лицо, сделав ее взгляд еще более загадочным, чем обычно. — Ты говоришь по-английски.

— Говорю по-английски? — переспросил он. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы собраться с мыслями. Он знал, что, если заговорит на языке Короля сейчас, она поймет, что у него слишком хорошо получается. — Нет, вовсе нет.

Она нахмурилась, видя перед собой загадку, которую хотела решить. Затем выражение ее лица расслабилось, и она, приблизившись к его уху, прошептала, специально говоря на английском языке:

— Я ждала тебя очень долго. Я уже и не думала, что ты когда-нибудь меня найдешь. И я буду ждать столько, сколько еще потребуется.

С огромным усилием — с самым большим из всех, которые он когда-либо над собой делал — Майкл посмотрел на нее нарочито ошеломленно и непонимающе покачал головой.

Франциска заговорила снова по-немецки.

— Я только что сказала, что купила тебе подарок сегодня. Он в моей сумке, вон там, — кивком женщина указала на стул. Как только Майкл попытался подняться, она заставила его снова лечь и поиграла языком с его сосками. — Не терпится посмотреть, что это?

— Если только ты не против, — улыбнулся он.

Когда Майкл вытащил из сумочки обернутый в дополнительную защитную белую бумагу подарочную упаковку — идеальную зеленую упаковку под цвет глаз Хорста Йегера — он вспомнил слова Риттенкретта о том, что в полдень Франциска звонила его секретарю и сказала, что должна отправиться за покупками. За подарком для него. Он почувствовал, что должен быть рад, но отчего-то ощущал опасность — будто в зеленой обертке перед ним лежало то, что может перерезать ему горло.

— Ну же, открой! — настаивала она, сидя на кровати на коленях.

Он открыл. Это был безупречный серебряный кейс, в котором обнаружилась новая блестящая бритва «Золинген», состоявшая из двух частей.

— Очень красиво, — сказал Майкл. — Так мило с твоей стороны.

— Я хотела сделать гравировку в виде твоих инициалов на кейсе, но не была уверена, какой шрифт тебе понравится. Было слишком много вариантов. Может, сходим и сделаем гравировку завтра? Я свободна до двух.

— Да, конечно.

— А потом пообедаем. Хорошо?

Он кивнул, понимая, что она хочет провести с ним как можно больше времени, потому что уже совсем скоро — думала Франциска — Хорста Йегера могли отправить в обитель смерти на Восточном Фронте, который теперь почти граничил с Берлином.

— Я хотела бы, чтобы ты воспользовался этой бритвой прямо сейчас, — сказала Франциска.

Он дотронулся до своего подбородка, который уже покрылся небольшой щетиной.

— Нет, — качнула головой она и вытянула перед ним ноги, пошевелив пальцами. — Ты не нашел в моей сумке чашу для бритья, мыло и ножницы? Достань их, — она хитро улыбнулась, и на ее лице появились ямочки. — Я буду ждать.

Он исполнил просьбу.

— И что же ты хочешь, чтобы я побрил? — спросил он, хотя определенный орган его тела уже готов был дать ответ на этот вопрос.

— Я хочу сердечко. Прямо тут, — она положила руку на черные волоски у себя между ног. — Поможешь мне?

Последний вопрос, пожалуй, был второй по величине напрасной тратой дыхания на свете.

Майкл приготовил бритвенные принадлежности и взбил пену. Он был возбужден до предела, и в какой-то момент это даже могло стать проблемой. Майкл сел на кровать между раздвинутыми бедрами Франциски и постарался сделать над собой героическое усилие, чтобы аккуратно сформировать ножницами форму сердца. Женщина вдруг хихикнула, и этот звук едва не заставил его руку дрогнуть.

— Используй мыло прямо сейчас, — сказала она. — Ну же, давай. Моя жизнь в твоих руках.

Он проделал хорошую работу. Отличную работу. Медленную и осторожную работу. Если бы бритва могла разговаривать, она бы лепетала от счастья и гордости до конца своих дней. Когда дело было сделано, и Франциска посмотрела на результат, в следующую секунду, подняв на него взгляд, она улыбнулась, как самая счастливая женщина на земле, и в глазах ее засверкали звезды.

— Теперь, — шепнула она. — Я точно могу сказать, что оба моих сердца принадлежат Хорсту Йегеру.

Он отложил чашу, бритву, ножницы и мыло в сторону, прильнул к женщине, погрузившись ладонями в ее густые волосы. Она жадно поцеловала его, и ее язык, казалось, был сделан из пламени.

Весь следующий час, пока ветер пронзительно завывал за окном, он ублажал ее, доводя ее до экстаза столько раз, сколько ей хотелось. Она стонала, дрожала, даже почти рыдала от удовольствия, ее тело поблескивало от пота. Он то погружался в ее полностью яростно и мощно, то входил лишь едва, поигрывая пальцем с ее новым сердцем. Снова и снова он повторял это, пока она не зашлась в сильнейшем крике экстаза, и он заглушил ее крик поцелуем, чтобы на шум не приехала полиция. Затем, когда глаза ее уже казались дикими, а слегка взъерошенные волосы превратились в красивые спутанные джунгли, Майкл сказал, что хотел показать ей, какое удовольствие он может доставить ей в благодарность за то, что она оставила на себе свои жемчужные бусы.

Франциска лежала на нем спиной, он сжимал ее груди и продолжал доставлять ей удовольствие медленно, и с каждым толчком стон мучительного удовольствия срывался с ее губ. Она напряглась так сильно, что Майклу показалось, будто он может почувствовать вибрацию каждой ее мышцы. Он все продолжал и продолжал, ожидая, что вот-вот произойдет настоящий взрыв, и тогда вспышка пронзила его собственное тело, и он выскользнул из нее, повернулся в сторону и устроил в номере дождь своего собственного изготовления. Франциска застонала яростно, словно это был стон на другом языке — языке некоего дикого племени, села на него сверху и зажала его в своих мокрых тисках.

Они оставались в этой позе.

Франциска, с трудом дыша и дрожа от испытанного экстаза, обессиленно запрокинула голову. Она попыталась заговорить, но была слишком сладко измучена, и ей требовалось некоторое время и пара сотен полотенец, чтобы прийти в себя.