Дуглас Клегг - Человек-Хэллоуин

— Прошу тебя, — прошептала она.

Стоуни почти посочувствовал ее боли…

Его боли, потому что человеческий облик сошел с существа, смытый дождем, очищающим дождем, а потом его свет разнесся по траве стремительным огнем, поднялся к деревьям, полетел через лес.

Стоуни протянул руки к; небу.

«Я Король Бури. Пусть этой ночью разразится буря из бурь. Пусть огонь поднимется до небес!»

Он закрыл глаза, заскрежетал зубами, отдавая себе приказ, приказывая той части себя, которая досталась ему от матери, изменить форму.

Он взорвался тысячами красных и желтых искр и рассыпался по земле, идя по ее следу, пока она пыталась найти скалу, пещеру, фундамент, что-нибудь, где можно спрятаться…

И каждый раз, когда она находила, за ней стелился огонь, он снова вытаскивал ее в бурю, которая усиливалась вместе с нарастающей в нем силой.

И вот наконец на городской площади, под проливным дождем, ее свет сделался серебристым, он ощутил ее присутствие внутри себя.

«Почему ты так поступаешь со своей матерью? — спросила она. — Я выносила тебя, я, словно обыкновенная женщина, испытала родовые муки, чтобы ты мог жить».

«Потому, — ответил он, — что ты не принадлежишь этому месту. Ты не из нас».

«Но ты от меня».

«Я больше похож на них, — возразил Стоуни. — Возвращайся назад».

Ее тело обратилось в гигантскую грозовую молнию, выросшую из горящей травы и медленно устремившуюся к черному небу, высасывающую потоки белого электричества изо всех частей городка и окружающего леса. На миг показалось, будто ярчайший дневной свет вырвался из земли, а поселение Стоунхейвен оказалось в эпицентре этого света.

Стоуни прикрыл рукой глаза.

Жители городка, не из числа верующих, те, кто никогда не бывал в летнем доме Краунов и не знал их, проснулись от ослепительного света и наблюдали самое прекрасное зрелище в своей жизни.

А потом давление воздуха сделалось слишком сильным — кислород засасывало куда-то невидимым вихрем…

Стоуни видел их — мужчин, женщин, детей… Они сидели в кроватях, глядя на яркий дневной свет за окнами…

Тела разрывало или засасывало в пустоту, дома рассыпались на пути движения божественного Лунного огня.

Лунный огонь…

Стоуни ощущал, как его что-то затягивает наверх, будто он оказался в центре циклона, он знал, что его затянет туда, что он тоже понесется к Небесам или просто в небо, в космос, в пространство между двумя мирами, к которым он принадлежит.

Затем давление прижало его обратно к земле, вдавило в грязь, и он с ужасом смотрел, как деревья вокруг него выкорчевываются из земли, земля содрогается, крыши домов падают, окна вылетают.

После чего наступила неземная тишина.

Он обернулся посмотреть на дом Краунов — тот остался стоять, и, кажется, невредимый.

«Он защищает ее.

Он оберегает Лурдес и ребенка».

Когда Стоуни наконец поднялся, то увидел, что Стоунхейвен охвачен огнем. Желто-зеленая яркая молния, очень похожая на идущее между облаками шоссе, пронеслась по небу в бесконечную черноту.

Гроза продолжала бушевать, а Стоуни Кроуфорд так и пролежал на земле до зари.

— Стоуни, — позвал кто-то.

Он открыл глаза. Солнце только что взошло. Над ним возвышался Алан Фэйрклоф.

— Все хорошо. Все кончилось.

Стоуни попытался открыть рот, чтобы высказать все, что думает о Фэйрклофе, но был слишком слаб, чтобы произнести хотя бы слово.

— Да, я жив. Я же говорил тебе, я знаю обряды. И я научу тебя некоторым из них, Стоуни. Я научу тебя многому. То, что ты сделал, отняло у тебя массу сил. И у твоей матери тоже. Это ужасный дар, Стоуни. Ты не можешь отринуть его. Но ты не такой, как она, ты не можешь унестись в бесконечность. Твоя стихия — стихия земли и воды, а не только огня. Ты, хорошо это или нет, во многом похож на нас, хотя на самом деле один из них.

Стоуни старался собрать последние крупицы силы, но, кажется, он был выжат досуха. Как только он пытался пошевелиться, в голове начинался кошмарный грохот, звон и стук молотков.

— Не пытайся говорить, отдыхай. Наверное, пройдут годы, прежде чем твои силы восстановятся. Но не переживай, в конце концов тебе есть ради чего жить, — сказал Фэйрклоф. — Лурдес все еще жива, и ребенок, развивающийся в ней, полон сил. Ты и есть будущее, Стоуни. Ты и твой сын. Мы, в ком мало человеческого, теперь станем частью потрясающей истории. — Алан Фэйрклоф поднял Стоуни с земли и понес его, как младенца, через грязную площадь, мимо разрушенных домов и упавших деревьев, через доки за особняком Краунов, к маленькой моторной лодке, где лежала в своем коконе Лурдес. Живот ее увеличивался, а внутри живота рос их сын.

Через двенадцать лет Стоуни Кроуфорд протянул руку к тикающей бомбе и нажал на кнопку рядом с таймером. Одна минута до взрыва, одна минута — и ба-бах! Но он не мог это сделать. Он знал, что должен, но не мог.

«Ради Лурдес.

Ради нашего ребенка».

Стоуни повернулся к сыну.

— Он солгал. Как же я мог поверить этому чудовищу в человеческом обличье? Ты родился через два месяца, зимой, однажды утром я проснулся и обнаружил… То, что от нее осталось… От твоей матери.

Он закрыл глаза, вспоминая… нет, не женское тело, а скорее какой-то инкубатор с откинутой крышкой. Прозрачная жидкость сочилась из разорванного живота, а ее лицо терялось под глазированной сеткой из лоснящихся тканей и вен.

— Фэйрклоф утащил тебя, новорожденного, в ночь, оставил меня на острове с маленькой лодкой и запасом провизии на неделю. Я по-прежнему был слишком слаб, я не мог снова выпустить то, что жило во мне… Я не знал, какая кровавая бойня случится снова… И был похож на ходячую бомбу… Когда я вернулся на материк, я понятия не имел, куда податься, как найти тебя. Но я обязан был выжить. Бен Деннехи и его сестра помогали мне, они заботились обо мне, пока я не понял, что должен бежать и от них. Понял, что Лунный огонь внутри меня не может находиться рядом с нормальными людьми. Чтобы выжить, я делал такое, чего никогда не должен делать ни один человек.

— А потом ты нашел меня.

Стоуни кивнул.

— Через столько лет. Выслеживал, выискивал, вынюхивал след, который мог оставить за собой Фэйрклоф.

— Чтобы убить меня?

— Я думал, что да. Тогда Не теперь.

— Я чудовище, — произнес мальчик.

— Мы оба, — поправил Стоуни.

— Ты выключил таймер.

— Я не хочу, чтобы ты умер. Не за то, к чему ты не имеешь отношения. В тебе только четверть того, что было в моей матери. Ты наполовину Лурдес, на четверть Джонни Миракл.

— Но этот дом, он… кажется, он дышит, — сказал сын Стоуни.

Стоуни огляделся.

— Верно. Это то, что сохранилось с ночи Хэллоуина. Остатки ее сущности.