Стивен Кинг - Воспламеняющая

Позже, уложив Чарли в постель, он спросил, как она себя чувствует.

– В безопасности, – без запинки ответила она. – Спокойной ночи, папуля.

Что устраивало Чарли, устраивало и его. Он посидел с ней какое-то время, но она быстро заснула, и он вышел из комнаты, оставив дверь открытой, чтобы услышать, если ночью она начнет ворочаться.

Прежде чем лечь спать, Энди спустился в погреб, достал банку самогона, плеснул немного в стакан и вышел на веранду. Сел на складной парусиновый стул (почувствовав запах плесени, задумался, можно ли с этим что-то сделать), оглядел подвижные темные воды озера. Заметно похолодало, но пара глотков «отцовского допинга» его согрела. Впервые после ужасного марш-броска по Третьей авеню он тоже ощущал безопасность и покой.

Энди курил и смотрел на Тэшморский пруд.

Впервые в безопасности и покое, но не с момента бегства из Нью-Йорка. Впервые с того дня, когда Контора вернулась в их жизнь, с того ужасного августа четырнадцать месяцев назад. Все это время они или бежали, или прятались, не находя покоя.

Энди вспомнил разговор с Куинси по телефону, когда в нос бил запах горелого ковра. Он находился в Огайо, Куинси – в Калифорнии, которую в своих редких письмах называл не иначе как Волшебным Землетрясным Королевством. Да, это хорошо, сказал тогда Куинси. Иначе их могли бы посадить в две маленькие комнаты, где они трудились бы на пределе возможностей, чтобы двести двадцать миллионов американцев чувствовали себя свободными и в безопасности… Я уверен, кому-то хочется увидеть, на что способен этот ребенок. Они даже захотят забрать его, посадить в маленькую комнату и посмотреть, чем он сможет помочь в борьбе за демократию. Думаю, это все, что я хочу сказать, дружище, за исключением… не высовывайся.

Тогда Энди думал, что ему страшно. Он просто не знал, что такое страх. Страх означал совсем другое: прийти домой и увидеть свою жену мертвой с выдернутыми ногтями. Они выдернули ей ногти, чтобы узнать, где Чарли. Их дочь два дня и две ночи гостила в доме своей подруги Терри Дуган. Через месяц или чуть позже они намеревались пригласить Терри в свой дом, тоже на два дня и две ночи. Вики называла это «Большим обменом 1980 года».

Теперь, сидя на веранде с сигаретой в руке, Энди мог восстановить все события, хотя тогда его разум застилал туман горя, паники и ярости, и только благодаря слепому случаю (хотя, возможно, не просто случаю) ему удалось догнать похитителей дочери.

Они находились под наблюдением, вся семья. Должно быть, продолжительное время. И когда Чарли не вернулась домой из летнего дневного лагеря в среду, а после этого не появилась дома ни днем, ни вечером четверга, агенты Конторы пришли к выводу, что Энди и Вики узнали о слежке. И вместо того чтобы выяснить, что Чарли находится в доме подруги, в каких-то двух милях, они решили, что Энди и Вики спрятали дочь и сами собираются скрыться.

Безумная, дикая ошибка, но далеко не первая в истории Конторы: согласно статье, которую Энди прочитал в «Роллинг стоун», это правительственное ведомство участвовало – и в значительной степени продавило силовое решение – в освобождении самолета, захваченного террористами Красной армии (самолет отбить удалось, но ценой шестидесяти жизней); продавало героин мафии в обмен на информацию о преимущественно безобидных группах кубинских эмигрантов в Майами; приложило руку к захвату коммунистами острова в Карибском море, славившегося пляжными отелями стоимостью сотни миллионов долларов и населением, практикующим вуду.

С учетом столь колоссальных провалов в послужном списке Конторы становилась более понятной и ошибка агентов, ведших наблюдение за семьей Макги: две ночи в доме подруги они приняли за решение выскользнуть из-под «колпака». Как сказал бы Куинси (а может, он такое и говорил), если бы самые эффективные из тысячи сотрудников Конторы перешли на работу в частный сектор, они получили бы пособие по безработице до истечения испытательного срока.

Однако дикие ошибки совершали обе стороны, подумал Энди, и если со временем горечь этой мысли немного поутихла и размылась, когда-то она была достаточно острой, чтобы пускать кровь: горечь с множеством игл, покрытых ядом вины. Слова Куинси в день падения Чарли с лестницы напугали его, но недостаточно сильно. Если бы он действительно испугался, они бы сразу пустились бы в бега.

Он слишком поздно обнаружил, что разум гипнотизируется, когда жизнь человека или его семьи начинает дрейфовать от привычного распорядка к безумному выдуманному миру, в который обычно веришь только во время просмотра сериалов или в кинотеатре.

После разговора с Куинси его охватило необычное ощущение: стало казаться, что он постоянно под кайфом. Прослушивание телефона? Непрерывное наблюдение? Вероятность, что их арестуют и посадят в подземные камеры какого-то правительственного комплекса? Трудно бороться с соблазном глупо улыбаться, наблюдая, как все это набирает силу; со стремлением вести себя цивилизованно и пренебрегать собственными инстинктами…

Тишину на Тэшморском пруду разорвало хлопанье крыльев: стая уток поднялась в ночь, взяв курс на запад. Плывшая над озером половинка луны окрашивала их крылья тусклым серебром. Энди достал новую сигарету. Он курил слишком много, и его запасы подходили к концу: в пачке оставалось не больше пяти штук.

Да, он подозревал, что их телефон прослушивается. Иногда, снимая трубку, он слышал странный двойной щелчок. Раз или два, во время разговора со студентом о домашнем задании или с кем-то из коллег, связь загадочным образом обрывалась. Он чувствовал, что в доме могут быть «жучки», но не пытался их найти (боялся, что найдет?). И несколько раз ему показалось – нет, он практически не сомневался, – что за ними следят.

В Гаррисоне они жили в районе Лейклэнд с типичной пригородной архитектурой. Сильно выпив, поздним вечером ты мог часами кружить по кварталам в поисках собственного дома. Их соседи работали на заводе «Ай-би-эм», расположенном за городской чертой, в «Огайо-семикондактор» или в колледже. Средний семейный доход практически всех обитателей Лейклэнда укладывался в промежуток от восемнадцати с половиной до тридцати тысяч долларов.

Со временем ты знакомился с соседями. Проходя по улице, кивал миссис Бейкон, которая потеряла мужа и заменила его мистером Водкой. Медовый месяц, проведенный с этим особенным господином, отразился и на ее лице, и на фигуре. Ты складывал пальцы буквой «V», приветствуя двух девушек в белом «ягуаре», которые арендовали дом на углу Джасмин-стрит и Лейклэнд-авеню, и гадал, каково оно, провести ночь с этой сладкой парочкой. Ты говорил о бейсболе с мистером Хэммондом, жившим на Лорел-лейн и непрерывно подстригавшим вечнозеленую изгородь. Мистер Хэммонд работал на заводе «Ай-би-эм» («Что расшифровывается как I’ve Been Moved» [15], – неоднократно повторял он под стрекот электрических ножниц). В Огайо он переехал из Атланты и был ярым болельщиком тамошних «Храбрецов». «Большую красную машину» [16]из Цинциннати он презирал, а потому соседи не слишком его жаловали. Мистер Хэммонд плевать на это хотел. Он просто ждал, когда «Ай-би-эм» переведет его на другое место работы.