Стивен Кинг - Воспламеняющая

Чарли подошла к нему и вскинула руки, чтобы ее подняли. Энди не помнил, когда дочь в последний раз так поступала. Удивительно, как быстро бежало время, как быстро менялся ребенок, менялся у тебя на глазах, с пугающей неприметностью.

Он поставил чемоданы на пол, поднял ее, прижал к себе. Она поцеловала его в щеку и обняла, очень крепко.

– Ты готова? – спросил он, опуская девочку на пол.

– Наверное, – ответила Чарли. У нее в глазах снова блестели слезы. – Папуля… Я не стану зажигать огонь. Даже если они появятся до того, как мы сможем уйти.

– Да, – кивнул он. – Хорошо, Чарли. Я понимаю.

– Я люблю тебя, папа.

Он вновь кивнул.

– Я тоже люблю тебя, детка.

Энди подошел к двери и открыл ее. На мгновение яркий солнечный свет полностью ослепил его. Потом глаза привыкли, и он увидел ясный весенний день, белый тающий снег. Справа находился Тэшморский пруд, сверкающие рваные пятна синей воды среди плывущих льдин. Заросший соснами берег. Сквозь них проглядывала зеленая крыша соседнего коттеджа, наконец-то освободившаяся от снега.

Лес, казалось, застыл, и беспокойство Энди усилилось. Где пение птиц, которое приветствовало его каждое утро с тех пор, как заметно потеплело? Сегодня не пела ни одна… только звенела капель. Он отчаянно пожалел, что Грантер не провел сюда телефон. С трудом подавил желание прокричать во весь голос: Кто здесь? Но его крик только напугал бы Чарли.

– Все тихо. – Он повернулся к дочери. – Думаю, мы их немного опережаем… если они вообще придут сюда.

– Это хорошо, – ответила она тусклым голосом.

– Тогда в путь, детка, – сказал Энди и подумал в сотый раз: А что еще остается делать? Еще подумал, как он ненавидит Контору.

Чарли направилась к нему через комнату, мимо сушки, на которой стояла вымытая после завтрака посуда. Они оставляли коттедж в том же виде, в каком и нашли, то есть в идеальном порядке. Грантер был бы доволен.

Энди обнял Чарли за плечи и на мгновение прижал к себе. Потом поднял чемоданы, и они вместе вышли в солнечный свет ранней весны.

Джон Рейнберд устроился на высокой ели в ста пятидесяти ярдах от коттеджа. Он был в кошках, а монтерский пояс прочно прижимал его к стволу. Когда открылась дверь, он вскинул винтовку и приставил к плечу. Абсолютное спокойствие окутало его, как защитный плащ. Его единственный глаз видел все четко и ясно. Потеря второго глаза вызвала проблемы с пространственным зрением, но в моменты особой концентрации, вроде этого, прежняя способность видеть все возвращалась, словно на короткие периоды выбитый глаз занимал положенное ему место.

Стрелять предстояло с небольшого расстояния, и он бы не волновался, если бы собирался пробить шею девочки пулей, но винтовка была заряжена совсем другим, более громоздким предметом, и фактор неопределенности возрастал десятикратно. В специально модернизированной винтовке находился дротик с ампулой орасина, и при выстреле с такого расстояния он мог перевернуться либо отклониться. К счастью, утро выдалось практически безветренным.

Пусть воля Великого Духа и моих предков , беззвучно молился Рейнберд, так направят мои руки и мой глаз, что выстрел будет метким .

Девочка вышла вместе с отцом, то есть Джулсу тоже предстояло вступить в дело. В оптический прицел она казалась большой, как амбарные ворота. Ее синяя парка выделялась ярким пятном на фоне потускневшей от времени обшивки коттеджа. Рейнберд заметил чемоданы в руках Макги и понял, что они едва успели.

Капюшон девочки был откинут, бегунок молнии находился на высоте ключицы, и шея оказалась слегка приоткрыта. День выдался теплым, и это тоже пришлось на руку Рейнберду.

Он напряг указательный палец правой руки и поймал в перекрестье прицела шею девочки.

Пусть воля…

Рейнберд нажал спусковой крючок. Раздалось тихое пуф , и маленький клок дыма вырвался из казенной части винтовки.

Они подходили к лестнице, когда Чарли внезапно остановилась и едва слышно ахнула. Энди тут же бросил чемоданы. Он ничего не слышал, но знал: случилось что-то ужасное. Что-то в Чарли изменилось.

– Чарли? Чарли?

Он смотрел на дочь. Она стояла как статуя, невероятно прекрасная на фоне сверкающего под солнцем снежного поля. Невероятно маленькая. И внезапно Энди осознал, что изменилось. Изменение это было таким существенным, таким ужасным, что поначалу он не хотел его признавать.

Из шеи Чарли, чуть ниже кадыка, торчала длинная игла. Рука в варежке схватилась за иглу, приподняла, повернула под новым, гротескным углом. Тоненькая струйка крови потекла из раны. Кровавый цветок, небольшой и изящный, расцвел на воротнике рубашки и коснулся искусственного меха возле молнии куртки.

– Чарли! – крикнул Энди. Прыгнул вперед и подхватил дочь в тот момент, когда ее глаза закатились и она стала заваливаться назад. Уложил ее на крыльцо, выкрикивая снова и снова ее имя. Дротик, вонзившийся в шею, ярко блестел на солнце. Тело девочки словно лишилось костей и обмякло, как мертвое. Энди прижимал дочь к себе, покачивал и смотрел за залитый солнцем лес, который казался таким пустым… и в котором не пели птицы.

– Кто это сделал? – прокричал он. – Кто это сделал? Выйди, чтобы я увидел тебя!

Дон Джулс вышел из-за угла крыльца. На нем были теннисные туфли. В руке он держал пистолет двадцать второго калибра.

– Кто застрелил мою дочь? – крикнул Энди. Что-то в его горле болезненно задребезжало от этого крика. Он прижимал ее к себе, расслабленное бескостное тело в теплой синей парке. Пальцы Энди добрались до дротика и вытащили его. Кровь потекла сильнее.

Отнеси ее в дом, сказал он себе. Надо отнести ее в дом .

Джулс подошел к нему и выстрелил сзади, совсем как актер Бут однажды выстрелил в президента. Энди, стоявший на коленях, попытался подняться, еще крепче прижал Чарли к себе, а потом вместе с ней повалился на крыльцо.

Джулс пристально посмотрел на него, потом помахал прятавшимся в лесу агентам.

– Ничего особенного, – проворчал он, когда Рейнберд направился к коттеджу, проваливаясь во влажный, тяжелый мартовский снег. – Ничего особенного. И зачем суетились?

Цепь событий, закончившаяся большими разрушениями и человеческими жертвами, началась с летней грозы и отключения двух генераторов.

Гроза случилась девятнадцатого августа, почти через пять месяцев после того, как Энди и Чарли схватили у коттеджа Грантера в Вермонте. Ей предшествовали десять дней жары, без единого дуновения ветерка. В тот августовский день грозовые облака начали собираться после полудня, но никто из работавших на территории с двумя красивыми, построенными еще до Гражданской войны особняками, разделенными широкой лужайкой и ухоженными клумбами, не верил, что будет дождь. Ни садовники, разъезжавшие верхом на мотоблоках; ни женщина, ответственная за компьютерные секции от А до Е (еще она варила кофе в компьютерном зале), которая взяла одну из лошадей на час, отведенный на ланч, и легким галопом скакала по дорожкам для верховой езды, проложенным по зеленым холмам; ни, конечно же, Кэп, который ел «богатырский сэндвич» в кондиционированной прохладе своего кабинета, не прекращая работу над бюджетом следующего года и не замечая жару и влажность за окнами.