Кейт Хэмер - Девочка в красном пальто

Я пригибаюсь пониже и слежу за ним, пока в ногах у меня не начинает колоть как иголками. И все же я очень довольна, потому что он запевает странную такую песенку, из нее мне многое становится ясно. Вот какая это песня:

«Тынь, тынь, тынь», – постукивает он молотком и напевает. У него красивый голос, правда, очень красивый, но слова… Я представляю себе людей, которые купаются в крови ягненка, и кровь затекает им в глаза и попадает в нос, и как от них пахнет кровью, и какие они липкие…

Я, наверное, пошевелилась, потому что дедушка перестает стучать, и рука с молотком замирает у него над головой.

– Кармел? – Он оборачивается, и его глаза в круглых очках сразу находят кусты. – Это ты?

Рука у него по-прежнему наверху.

Я затаилась и не отвечаю.

– Кармел, я знаю, что это ты. Я вижу твое красное пальто.

Я вспоминаю, что собиралась сделать, выскакиваю из кустов и бросаюсь к нему с раскрытыми руками.

– Та-дам! Сюрприз! – кричу я, чтобы он подумал, что я просто дурачусь.

– Дитя мое, подглядывать за людьми очень некрасиво. Так поступают крайне непорядочные люди.

Я чувствую себя виноватой – во-первых, он прав, я подглядывала, а во-вторых, быть «непорядочным человеком» как-то стыдно. Я отхожу, сажусь на крыльцо и говорю:

– Прости. Больше не буду.

И, чтобы сменить тему разговора, спрашиваю, что он делает.

Он смотрит на свой молоток, как будто совсем забыл о нем.

– Забочусь о безопасности. В мире хватает воров и разбойников, дитя мое, и мы должны защитить себя от них.

Он продолжает стучать молотком, лицо у него мрачное, на меня не смотрит. Наверное, хочет показать мне, что все еще сердится.

– Я испугалась, что вы с Дороти уехали и бросили меня одну. – Я чуть не плачу, когда говорю это.

– Как такое могло прийти тебе в голову! Мы бы так никогда не поступили. – Он делает последний удар молотком. – Сегодня утром я опять звонил в больницу.

– О! – Я даже подпрыгиваю, я не знала, что он собирается звонить, и не понимаю, как я могла до сих пор не спросить его про маму.

– Так зашпионилась, что даже про маму забыла, да? – Скверно с его стороны так говорить, но все равно я чувствую себе еще виноватее. Судя по этим словам, он рассердился на меня гораздо сильнее, чем показывает.

– Что тебе сказали? – У меня перехватывает дыхание.

– Помнишь, я говорил тебе про специальное место? Оно называется «реанимация».

Он разговаривает со мной, как с младенцем. Я молча киваю.

– Вот, твоя мама по-прежнему находится там. Так что, боюсь, пока мы не сможем к ней поехать. Но ей гораздо лучше. Состояние стабильное – так это называют врачи.

– Стабильное. – Мне нравится звук этого слова.

Он кладет молоток и садится рядом со мной.

– Да. Скоро сможем повидать ее, моя милая. Очень скоро.

Я чувствую, как облегчение прямо разливается по телу. Мне так уютно – мы сидим вдвоем на крылечке, я и он, и даже если мы немного поссорились из-за того, что я подглядывала, теперь я понимаю, как мне не хватало все это время дедушки с бабушкой, и неважно даже, что Дороти не настоящая бабушка. Я замечаю, что его голубые глаза почти того же оттенка, что и у мамы.

– Откуда ты родом? Из Ирландии? – спрашиваю я, мне хочется продолжить наш разговор.

– Мы с Дороти жили в Америке, милая, поэтому тебе, наверное, кажется странным наш выговор. А вообще где я только не жил! Ты подумала, что мы ирландцы? Забавно. – Он смеется. «О-хо-хо» – прямо как персонаж мультфильма. – Вот мой дедушка, он попал в этот работный дом еще мальчиком. Он часто рассказывал о нем. Я искал жилье, когда оказался на мели, если можно так выразиться, и представь себе – какая невероятная удача, выяснилось, что часть этого дома сдается. Я подумал – идеальный вариант. Просто идеальный вариант, – и он снова засмеялся.

Я не нахожу ничего такого уж веселого в этой истории, и он немного погодя перестает смеяться.

Наконец, я набираюсь храбрости, чтобы спросить:

– А где Дороти, дедушка? – Я стесняюсь так называть его, но ему это вроде бы пришлось по душе – наверное, ему приятно иметь внучку, потому что он смотрит на меня и широко улыбается:

– Дороти поехала в город купить тебе подарки.

– Мне? Какие подарки?

– Ну, давай без вопросов, хорошо? А то сюрприз не получится.

Мы еще посидели на солнышке.

– Кармел, я невероятно рад нашей встрече. Это просто стыд и срам, что твоя мама не познакомила нас, – говорит он ни с того ни с сего.

Я думаю про себя: неизвестно еще, как мама отнесется ко всему этому, но, конечно, вслух ничего не говорю, чтобы не обижать его. Я сыта по горло всеми этими ссорами, расставаниями, криками, швырянием одежды из окна и тому подобными штуками, которые взрослые проделывают у тебя над головой, словно ты безмозглый мышонок, который бегает у них под ногами. «У нас с мамой небольшая размолвка», – говорят тебе, хотя какая же она небольшая – голоса такие, будто они вот-вот прирежут друг друга кухонными ножами. Или еще: «Не волнуйся, малыш», или: «Все в полном порядке». О каком уж тут порядке может идти речь, когда все в полном беспорядке. Поэтому я только глубоко вздыхаю, а дедушка снова улыбается:

– Ну, ничего, ничего. Пойдем в дом и посмотрим, нет ли у нас в вазочке печенек.

Я беру его большую руку, и мы вместе заходим в дом, он насвистывает и поигрывает молотком, который держит в другой руке. На обратном пути я замечаю то, чего не видела раньше.

– Смотри-ка, дедушка, – показываю я.

Это ряд крошечных домиков – судя по размеру, для хоббитов или эльфов, которые пристроены сбоку к стене замка. У каждого своя дверца, в дверце вырезано круглое отверстие. Он только хмыкает в ответ, словно его мысли заняты чем-то своим, а мне хочется остановиться и получше рассмотреть домики, но он тянет меня за руку, и я подчиняюсь.

Дедушка дает мне цветные карандаши и оставляет меня на кухне, а сам идет заниматься своими делами. Оставшись одна, я снова думаю о маме. Мне представляется, как она лежит на больничной кровати, словно раздавленный паук. Потом доктора режут ее; она похожа на ветчину. Мне страшно рисовать – я боюсь, что вдруг получится она, а из нее торчат разные металлические трубки и провода.

Я смотрю вверх на высокий потолок, и мне представляется другая картина. Я как воздушный шарик летаю под потолком, а дедушка подходит, пытается схватить меня за веревочку, но я очень, очень высоко, ему не дотянуться. Я спускаюсь вниз только один раз, когда они говорят, что маме лучше и я могу вернуться домой. И тут я снова начинаю плакать, положив голову на карандаши, стеклянный шар разбивается, его содержимое вытекает наружу.