Майк Гелприн - Самая страшная книга 2017 (сборник)

– Плохой из меня рассказчик, – огорчился ее собеседник. – Ну да ничего, от вас ведь понимание и не требуется. И в общем-то на сегодня у нас все. Попрошу вас только об одном одолжении. Надо будет передать несколько слов от меня этой вашей соседке, Галине Степановне. Я позже сообщу, что именно, ладно?

Ответить мама Андрея не успела. Дверь в кабинет профессора отворилась, и в проеме показались несколько человек в форме. Один из них махнул в воздухе раскрытой красной книжечкой, представился:

– Капитан Крепин, криминальная полиция. А вы – Евдокимова Наталья Сергеевна?

– Да, – ошарашенно ответила та. Все шло не так, и дальше могло стать только хуже.

– Евдокимов Андрей Александрович, тысяча девятьсот девяносто восьмого года рождения, – ваш сын?

– Да…

– Где он сейчас?

– Так здесь же… в клинике…

– В клинике? – переспросил капитан, переглянувшись со своим помощником.

– Ну да… Здесь, в палате.

– Проводите нас к нему, пожалуйста.

Наталья Сергеевна обернулась на Голышева. Профессор развел руками:

– Ну надо так надо, ничего не поделаешь, с полицией же не поспоришь. Идите, голубушка, показывайте, я следом.

Евдокимова тяжело поднялась со стула. Взяла дневник Андрея со стола, шагнула, пошатнулась, потом выпрямилась.

За распахнутыми настежь дверями кабинета, на заросшем, закиданном мусором дворе у покосившегося забора толпились любопытные психи.

– Тьма египетская, мать ее, – проворчал эксперт, делая шаг к выходу. – Костя, нужен свет, без света я ничего не могу.

– Будет тебе свет, – мрачно отозвался капитан Крепин. – Сейчас «уазик» подгоню. Лёха, отбей жерди в одном пролете, я заеду. Сергеич, смотри за ней, глаз не спускай.

Бледный с лица лейтенант полиции вышел из темной пасти погреба, судорожно глотнул чистого воздуха, с тоской во взоре посмотрел на звездное небо. Подошел к забору, несколько раз пнул жерди ногой. Ржавые гвозди легко выскочили из прогнивших столбов. «Уазик» зафырчал, перевалился через обочину, въехал в огород и стал разворачиваться. Луч света от фар выхватил на мгновение из темноты силуэт дома Евдокимовых, группу сельчан, молчаливо взирающих на происходящее с улицы, скользнул по откосу на северной стороне – пятиметровому, почти вертикальному, заросшему травой. За ним, выше, лежала Верхняя улица. Участок Евдокимовых числился по Набережной. Или, как чаще говорили местные, по Нижней.

Погреб был полностью врыт в этот откос, а не располагался в яме, как делают обычно. Покойный хозяин когда-то постарался на славу.

Капитан остановил УАЗ метрах в десяти от входа в погреб. Все его содержимое стало видно как на ладони – осклизлые от сырости столбы и балки, десятки банок с заготовками на полках, пустые секции для картошки, несколько заплесневелых деревянных кадок. И тело прямо на сыром песке, в проходе, завернутое в какую-то дерюгу, из которой торчали босые пятки. От тела шел запах. Вокруг валялось множество использованных шприцев.

– Где твой молодой? – спросил эксперт Крепина. – Пусть записывает.

Крепин выглянул, поманил лейтенанта рукой. Тот приблизился.

– Возьми двоих оттуда, – он указал на людей, ожидающих за забором. – В качестве понятых. Веди сюда. Паша будет диктовать, а ты – вести протокол.

Капитан вышел наружу, выругался. Достал сигарету, прикурил.

– Что ж это делается-то, а? – вполголоса сказал он участковому Сергеичу. Пожилой полицейский вздохнул, и они оба посмотрели на Евдокимову. Та прижимала к груди какую-то толстую тетрадь. Женщину трясло.

Подошел лейтенант Лёха и с ним понятые – тетка лет пятидесяти с гаком и седой старик.

– Матвеева я, Галина Степановна, – представилась тетка. – Это я первая участковому позвонила.

– Спасибо за бдительность! – процедил сквозь зубы капитан. – Пройдите внутрь, пожалуйста.

Понятые зашли в погреб. Матвеева тихо охнула. Старик оставался невозмутим.

– При осмотре помещения погреба, принадлежащего семье Евдокимовых, обнаружен обнаженный труп, завернутый в старую промасленную мешковину. Труп мужской, возраст потерпевшего – предположительно семнадцать-восемнадцать лет. Смерть наступила, предположительно, три дня назад. А может и больше, учитывая низкую температуру. Далее. На затылке след от удара тупым предметом. На ягодицах, бедрах, предплечьях – обширные гематомы и вздутия, со следами уколов в центрах, а также следы уколов без гематом и вздутий. Вокруг трупа обнаружено… сейчас… ага, восемнадцать одноразовых шприцев с остатками жидкости, по запаху похожей на солярку… Характер вздутий указывает на то, что большинство уколов было сделано еще при жизни жертвы, но уже после нанесения травмы в затылочной области головы.

– Солярка, значит, – тихо сказал капитан Крепин. – Сергеич! А ну давай ее сюда!

Участковый вошел, крепко держа за локоть Евдокимову. Та затравленно озиралась по сторонам, словно искала взглядом кого-то.

– Это кто? – Крепин схватил ее за шею, подтащил к трупу, с силой наклонил голову: – Кто это, я тебя спрашиваю, тварь?

– Тише, тише… – сдавленно проговорила Наталья Сергеевна, – пожалуйста, не будите его. Это же Андрюшенька мой, он спит. Он болен очень, поэтому и лежит здесь, в клинике.

В голосе ее слышались и страдание, и мольба, и ужас. У Крепина мороз побежал по коже, он отпустил женщину и зачем-то вытер ладонь о брюки.

Участковый не выдержал, выматерился и сплюнул.

– Ему пора укол делать, – сказала Евдокимова. – Да вы лучше профессора спросите…

– Какого профессора? – уточнил лейтенант.

– Да главврача же нашего, Голышева… Валентина Филипповича. Он же только что здесь был… – Она снова беспомощно посмотрела по сторонам.

– А уколы вы, что ли, ему ставили?

– Почему я?.. Персонал… А, хотя и я тоже, да. Я ведь могу…

– Персонал… – пробормотал капитан. – Пиши, Лёха. Подозреваемая опознала в трупе своего сына, Евдокимова Андрея Александровича, тысяча девятьсот девяносто восьмого года рождения. А вы, граждане понятые, можете опознать тело?

– Э-э-э, – протянул старик. – Лицо бы надо… того… увидеть.

– Не смейте! – вдруг закричала Наталья Сергеевна, увидев, что эксперт переворачивает тело сына. – Не трогайте его! Он болен! Его нельзя, нельзя, нельзя будить… Пусти, – она попыталась вырваться, но участковый снова крепко держал ее за локоть.

– Да, это он, Андрейка, – пробормотала Галина Степановна. – Ох ты, горюшко, ужас-то какой…

– Он, – сухо подтвердил так и не назвавший пока своего имени старик.

– Вы не понимаете! – билась в истерике чокнутая мамаша. – Не понимаете! Он болен! Он… он… субстрат! Он субстрат!!! СУБСТРАТ!!! У него мортемицес! Гоминифиллус! Анаморфа! Разве вы не видите? Его нельзя трогать, нельзя!!!