Майк Гелприн - Самая страшная книга 2017 (сборник)

– Вот именно, что на первый взгляд. Буквально за пару лет обычное увлечение Андрея превратилось в какой-то безудержный фанатизм. В этом году, уже с апреля, он все свободное время тратил либо на походы в лес, либо на общение на форуме. У него десятки тысяч грибных фотографий! Все последнее время Андрей думал исключительно о грибах. Он даже мобильник настроил так, чтобы ему приходили уведомления об ответах на форуме, и чуть что – бросался к ноутбуку.

– Вот оно что, – протянул Валентин Филиппович, спешно записывающий что-то со слов Натальи Сергеевны в толстую тетрадь большого формата. – Теперь картина начинает проясняться.

– Скажите, – обратилась к нему женщина, – вы уверены, что он действительно не заразился каким-нибудь неизвестным науке грибом? Он часто мне говорил, что грибное царство Сибири не изучено и на пятьдесят процентов.

– Абсолютно! – заверил ее профессор. – Я вам уже говорил и повторяю еще раз: нами сделаны всесторонние, полные анализы. В организме вашего сына нет никаких следов присутствия гриба-паразита. Его недуг – чисто душевного, психического характера.

– Как он сейчас? – спросила Наталья Сергеевна.

– Сейчас он отдыхает. Спит. При первичном осмотре было выявлено чрезвычайное психоэмоциональное напряжение, которое проявилось даже на физическом уровне – спазмами и судорогами отдельных мышц. Мы ввели его в состояние искусственного сна, чтобы дать возможность клеткам его тела и мозга как следует отдохнуть.

– Я хочу его видеть, – сказала мать.

Голышев выдержал небольшую паузу и произнес:

– Что ж, идемте.

Они прошли через уютный, опрятный внутренний дворик клиники, где был разбит небольшой скверик с аллейками. Кое-где на скамеечках сидели больные с отрешенными лицами, в однотипных больничных куртках. Дюжие санитары покуривали в сторонке, ненавязчиво присматривая за пациентами. Помещение собственно больницы располагалось напротив. Входная дверь, обитая вагонкой снаружи, оказалась на самом деле стальной и массивной. Внутри коридоры освещались мягким равномерным светом. Стенки были расписаны жизнерадостными солнечными рисунками, стилизованными под детские. Дверь в палату Андрея также оказалась стальной, с крохотным окошечком наверху.

Он лежал лицом вниз, накрытый простыней, из-под которой торчали худые ноги. Сердце Натальи Сергеевны сжалось. Она подошла к нему, осторожно погладила по голове. Андрей не реагировал, дышал спокойно и ровно. Наталья Сергеевна осторожно откинула простыню.

– Почему он у вас голый лежит? – возмущенно прошептала она.

– Видите ли, – так же шепотом ответил Валентин Филиппович, – состояние глубокого сна может продлиться несколько дней. В таком случае весьма вероятно произвольное опорожнение мочевого пузыря и кишечника. Поэтому мы на этой стадии лечения и не одеваем больных. Чтобы облегчить уход.

– Но ведь… есть же памперсы для больных…

– Что вы, Наталья Сергеевна. Памперсы вредны для здоровья. Мы их не используем, категорически.

Дверь в палату открылась, вошла деловитая медсестра, катя перед собой столик с препаратами и шприцами. Вынув из кармана халата толстую пачку бумажек, похожих на рецепты, быстро выудила оттуда нужную, положила на столик, стала набирать шприц. Размашистая надпись на бланке, над круглой печатью клиники, гласила: «Евдокимов А. А., 1998 г. р. Острый приступ параноидальной шизофрении».

Медсестра, не обращая никакого внимания на наготу Андрея, протерла спиртом место для укола.

– Можно я сама? – шепотом спросила Наталья Сергеевна у Голышева.

– У вас есть опыт?

– Да, конечно. В деревне я многим уколы ставлю, если нужно. – Она взяла у медсестры шприц. – Что это за лекарство?

– Это хлорпротиксен, нейролептик. Средство, купирующее возбуждение и обладающее хорошим седативным эффектом. Сейчас для вашего сына нет ничего важнее отдыха. Когда он проснется, нужно будет оценить его состояние, и в зависимости от него определиться с последующим лечением.

Наталья Сергеевна довольно умело сделала укол, заслужив даже одобрительную улыбку молчаливой медсестры, и после ее ухода спросила Голышева:

– Но, если никаким грибом он не заражен, откуда могли взяться все эти ощущения? Как это возможно, чтобы нормальный, здоровый, веселый парень вдруг ни с того ни с сего, в одночасье, заболел… шизофренией?

– Не в одночасье, конечно, – вздохнул профессор. – Есть у меня теория на этот счет. Плод, так сказать, многолетних наблюдений. Крамола… Знаете что? Давайте вернемся в мой кабинет. Если вы никуда не торопитесь, я расскажу вам о ней за чашкой чая.

Наталья Сергеевна снова подошла к сыну, наклонилась, поцеловала его в затылок.

– Андрюшенька, родненький, выздоравливай, хороший мой, – прошептала она ему. Смахнула слезу, повернулась к Валентину Филипповичу: – Идемте.

– Видите ли, Наталья Сергеевна, – начал свой рассказ профессор Голышев, после того как собственноручно заварил ароматнейший зеленый чай и разлил его по чашкам, – ваш Андрей, как я уже сказал, не заражен спорами гриба мортемицеса. И самого такого гриба, конечно же, в природе не существует. Но тем не менее он очень точно описал в своем дневнике то, что с ним произошло. Вы, скорее всего, не знаете, но в современной психологии принято считать, что мозг человека – это субстрат для его высших психологических функций…

Женщина, только что пригубившая чай, услышав слово «субстрат», замерла и напряглась. От слов Валентина Филипповича буквально пахнуло ужасом – непонятным, но облаченным в научную форму и оттого еще более пугающим.

– Говоря простыми словами, высшие психологические функции – это мышление человека, его память, его воля, его чувства… То есть все, что определяет поведение и поступки. Или, если угодно, формирует программы, управляющие поведением и поступками. Надеюсь, я изъясняюсь не очень сложно?

Наталья Сергеевна слегка кивнула, думая не столько о словах профессора, сколько о странном огоньке, блеснувшем на мгновение в его глазах.

– Прекрасно. Мы с вами дожили до такого времени, когда материалистические учения не особенно популярны. Но это отнюдь не отменяет их актуальности. Так, например, еще в тысяча восемьсот шестьдесят третьем году знаменитейший русский ученый Иван Михайлович Сеченов доказал, что – цитирую – «все акты сознательной и бессознательной жизни по способу своего происхождения суть рефлексы». То есть психическая деятельность человека носит отражательный характер, она рефлекторна. Начало рефлекса – это раздражение нервных окончаний. Помните, как нас когда-то учили? «Материя есть объективная реальность, данная нам в ощущении…» Отбросим в сторону то, что всю существующую вокруг нас реальность нам предлагали считать материей. Наши ощущения – вот на что следует обратить внимание. Наши ощущения – это сигналы, воспринимаемые органами чувств. Они раздражают нервные окончания. Эти раздражения превращаются в нервное возбуждение, передаваемое в мозг.