Майк Гелприн - Самая страшная книга 2017 (сборник)

– Вот за это и выпьем! За воссоединение! – Дядя Эдик опустошил третью, несмотря на то что до вечера было еще далеко.

Под звон вилок и ложек завязался разговор.

– Семья! – говорил дядя Эдик, выуживая из миски пальцами скользкую оливку. – Это важное, это первое, значит, чего надо беречь! Я Маше всегда говорю, что хоть в лепешку расшибусь, а семью сохраню. Я ведь какой был? Маш, какой я был в молодости, а?

– Кобель, – хохотнула тетя Маша.

– Неправильную, значит, жизнь вел. Выпивал много, да. А кто не выпивал в те времена? Женщинам нравился. Это у меня сейчас проплешина и глаз нет, а лет двадцать назад я – ух! – я знаете как всем нравился? А потом решил – семья, и ничего нет важнее… Пришел как-то домой и говорю, мол, Маш, я с тобой навеки!

– Я же, дура старая, и поверила, – снова хохотнула тетя Маша. – Из кресла встать не могу, а доверчивая до безобразия! Такая вот на всю головушку… поэтому плохо и живем, – добавила она. – Всякий нас хочет обмануть, со света сжить. Никто слова доброго не скажет. Все время обман и злость. Эдичка работника нанял, чтобы плитку в доме положить, а тот ему в глаз вилкой. Вы представляете? Прямо в глаз!

Насте хотелось послушать историю про вилку и работника, а еще в тарелке оставалась вкусная котлета, но тут кто-то подергал ее за рукав. Рядом стояла Соня и смущенно улыбалась.

– Косички? – вспомнила Настя.

Соня кивнула.

– И вот, значит, я ему говорю, ты что это делаешь с плиткой? Кто же ее так кладет?.. – распалялся дядя Эдик. Красные пятна расползлись у него по лицу и шее.

– Ладно, пойдем. Обещала ведь.

Они вышли из кухни в прохладу коридора. Линолеум все еще был влажный после папиной уборки. Вяло кружилась пыль.

На пороге детской комнаты Соня остановилась, заглядывая внутрь, словно не решалась войти. Настя никогда не думала, что кого-то ее комната может удивить или испугать.

Комната как комната, ничего особенного. У стены кровать, рядом зеркало со столиком, с противоположной стороны шкаф, полки с игрушками и книгами. Стол с компьютером. Ковер мягкий, на нем удобно лежать, когда ничего не хочется делать. Мягкий свет скользит сквозь занавески, оставляя на ковре пятнышки непрозрачных узоров.

– Ты чего? Вон стул, садись перед зеркалом. Сейчас я расческу найду…

Соня робко зашла, но направилась не к столу, а к полкам с игрушками. На самом видном месте стояла кукла Белла из «Сумерек», рядом несколько кукол из коллекции «Барби», там же лежал старый плюшевый мишка с потрепанной мордой и одним глазом. Насте было жалко его выкидывать.

Соня протянула руку к мишке, повернулась и вопросительно посмотрела на Настю. В Сонином взгляде было столько робости, что Настя почувствовала, как снова разрастается в душе тугой комок жалости. Разве может быть в жизни так, чтобы дети не могли себе позволить поиграть в игрушки? Она вспомнила те подобия кукол, что стояли на бабушкином столе вокруг иконки. Ужасное зрелище.

– Конечно, бери.

Соня взяла медведя, прижала крепко к груди, уткнувшись подбородком в мягкую плюшевую голову, а затем улыбнулась, широко, радостно. Губы ее разошлись, обнажая редкозубый рот без языка.

Сначала Настя решила, что ей показалось, но Соня продолжала улыбаться, и было видно, что языка у нее действительно нет. То есть совсем, как будто и не было.

А потом Настя вспомнила, что до сих пор не услышала от Сони ни одного слова.

– Ты… немая? – спросила она.

Соня кивнула, продолжая прижимать медведя к груди, как самое ценное сокровище в жизни.

Жалость растеклась по телу подобно киселю, делая сознание мягким и податливым.

– Знаешь что? Забирай его себе насовсем. Я тебе сейчас еще кое-кого найду. Тоже хорошего. У меня много – хватит. Выкинешь этих своих резиновых животных и ту дрянную куклу с трещиной.

Настя заторопилась, полезла в шкаф, перерыла старые коробки с игрушками, выудила трех кукол Winx, которыми давно не играла, и протянула Соне.

– Забирай. Твои. Подарок.

А когда Соня непонимающе вылупилась большими голубыми глазами, Настя взяла ее за плечи и повела к стулу.

– И еще косы сейчас заплетем. Будешь первой принцессой в городе, обещаю!

В конце концов она действительно почти сделала из Сони принцессу: заплела косы, нашла что-то их своих старых вещей, переодела. Настя чувствовала, как становится легче и приятнее на душе. Помогать другим – это ведь всегда хорошо.

Соня была щупленькой девочкой, ей подошло платье, из которого Настя выросла год назад. На ноги надела белые носочки и сандалии. В таком виде провела Соню на кухню, где продолжался затянувшийся обед.

Дядя Эдик, подсев к папе и панибратски приобняв его за плечо, говорил:

– Ты подумай, брат, какие перспективы! Сейчас вас двое на всю фирму, а тут третий, да еще родственник. Ну кому доверять, как не близкому человеку? Я же много чего умею, я до того, как зрение потерял, шабашил по области. Тарелки спутниковые могу ставить, батареи менять, кирпич класть. Ты же принтеры эти, новые, продаешь, да? Так вот я научусь настраивать! Свои всегда в приоритете, знаешь?..

Папа кивал с виноватым видом, втянув голову в плечи, и торопливо жевал бутерброд с колбасой и сыром, словно это был последний бутерброд в его жизни.

Когда девочки появились на пороге, разговор прервался.

– Какая красота! – Тетя Маша тут же расправила большой потрепанный платок в цветочек, будто это был лоскут от ее халата, и стала в него рыдать.

Дядя Эдик вскочил и предложил поднять тост за прекрасную семью и душевных родственников.

– Кто бы нас еще в гости позвал? Правда, Маша? – говорил Эдик, разливая остатки коньяка по рюмкам. – Вот думаю плюнуть на все и начать с чистого листа. А что? Устроюсь на работу, комнатушку сниму где-нибудь в Подмосковье, заживем хотя бы перед смертью как нормальные люди. Что, Машенька, думаешь? Сможем? Добрые люди помогут – тогда и мы справимся!

Тетя Маша отмахивалась и рыдала. На ее коленях тряслась тарелка с холодцом.

Дядя Эдик выпил, достал из нагрудного кармана сигарету, ковырнул пальцами форточку, закурил и пустил струйку дыма в морозную синь.

– Если у нас каждый родственник такой, то остается только радоваться. Ну ничего. Мы всех пригласим, всех соберем. Устроим пир на весь мир! А? Хорошо же будет! Все это ваше генеалогическое древо в одной квартире! Компьютер дадите человеку? Я вам мигом найду кого надо. Серьезно говорю. Это как два пальца…

Видимо, когда дядя Эдик выпивал, он становился чрезвычайно болтлив. Слова лились из него, как вода из крана.

– А вы надолго к нам? – спросил папа, перебивая.

Дядя Эдик склонил голову так, чтобы молочный белок единственного глаза уставился точно на папу. Затянулся, выпустил дым двумя струйками через нос, потом затушил сигарету о ладонь и выбросил бычок в форточку.