Константин Образцов - Культ

«Дедушка убил кого-то» – так сказала мама, когда ей первый раз позвонили. В этот момент Сергей Сергеич все еще орал песни и стрелял через раскрытую дверь «Селедки», отец Лили Скворцовой пока не получил пулю в горло, а дочь мэра Ира Глотова лежала на полу рядом с подругой Ингой и думала, что ей удастся сбежать.

Вначале Рома обрадовался. Это было мрачное, злобное торжество. Убил – значит, теперь точно сядет в тюрьму. Мамочка сделала свое дело, избавила его и маму от этого матерящегося, воняющего перегаром, угрожающего насилием тролля. Но потом оказалось, что «кто-то» – это чертова дюжина человек, расстрелянных из «Сайги» и изрешеченных осколками. На смену радости пришла тревога. Второй звонок из полиции раздался около полуночи. Бледная мама – ни жива ни мертва – умчалась из дома. Ее ждали допросы и опознание трупа с оторванной головой и изуродованным осколками телом. Рома остался один и сидел на кухне, ежеминутно обновляя страницы новостей в Сети. Катастрофический масштаб происшествия пугал по-настоящему. Он вспомнил, как однажды давно, еще первоклассником, гулял со старшими мальчишками на пустыре у северного берега Шукры. Его приятели тогда принесли с собой большую железную банку из-под краски с дыркой в крышке, через которую торчал короткий фитиль. Они насыпали внутрь какого-то темного порошка, добавили светлых металлических стружек, плеснули вонючей жидкости из маленькой пластиковой бутылки, а потом предложили Роме поджечь фитиль. Он чиркнул зажигалкой и отбежал к ребятам, стоящим поодаль. Маленький синеватый огонек скрылся внутри банки, а потом оттуда с гулом вырвался столб оранжево-красного пламени. Это не походило на взрыв, скорее на извержение вулкана: огонь становился все выше и выше, он рос на глазах, гудение превратилось в рев, и стало так страшно, что маленький Рома развернулся и убежал в слезах, не обращая внимания на смех старших товарищей. Он подумал тогда, что пламя так и будет расти, пока не станет огромным, до неба, а потом обрушится вниз испепеляющим жаром, будто бы, поджегши фитиль, он выпустил какую-то страшную, беспощадную силу, с которой не в силах справиться и которая может уничтожить весь мир – или как минимум город.

Сейчас, читая новости о бойне в «Селедке», он испытывал похожее чувство.

Во второй половине дня позвонила мама.

– Ромчик, – сказала она напряженным голосом, в котором слышались слезы. – Я сейчас домой приду, только не одна, а с полицией. У нас обыск будет. Ты приберись там немножко, хорошо? Неудобно, если беспорядок…

Рома ничего не ответил. Он быстро собрался и вышел из дома. Видеть, как посторонние люди ходят по квартире, лезут в его секретер или копаются в мамином нижнем белье, ему не хотелось. Ноутбук он прихватил с собой: читал где-то, что полиция всегда изымает при обыске компьютеры, так что свой «Acer» он засунул в рюкзак и так и гулял с ним за спиной несколько часов, пока не стемнело, от Тройки до самого Городка. Люди на улицах выглядели напуганными, настороженными, и Роме казалось, что сейчас кто-нибудь покажет на него пальцем и закричит: «Смотрите! Это он! Он во всем виноват!» Рома пересек Городок и вышел на край Гремячего мыса. В нескольких метрах внизу шумели волны. Резкий ветер высекал слезы из глаз, толкал в грудь тугими ладонями, но Рома упрямо стоял и смотрел вдаль, в черную, бурлящую пустоту. Хорошо быть моряком, подумал он. Можно взять и уплыть туда, в темноту, раствориться в небытие, и никто тебя не найдет.

Домой он вернулся совершенно продрогшим. Квартира стала как будто чужой: двери комнат раскрыты настежь, все сдвинуто с мест, вещи разбросаны, словно кто-то затеял большую уборку, а потом махнул на это дело рукой. Пахло чужими людьми и чем-то казенным. Взъерошенная Татка, нахохлившись, сидела на стуле и с брезгливым выражением на морде старательно вылизывала бока и хвост. На полу в большой комнате в груде каких-то выпростанных из шкафов тряпок лежали четыре большие картонные маски: Волк, Лис, Филин, Медведь. Светлая ткань бельмами просвечивала в прорезях глазниц. Рома забрался с ногами на диван, на тот его край, где обычно сидит мама, и уставился на звериные лики. Надо порвать их и выбросить в мусоропровод. А еще лучше, сжечь.

Хватит, наигрались.

Первым, кто ему написал в этот вечер, был Даниил.

«Привет! Ты как?»

Рома не знал, что ответить, и поэтому просто выбрал из галереи картинок самую угрюмую рожу.

«Ясно. Я тут подумал. Больше никогда».

«Да, – ответил Рома. – Никогда».

Потом встал, поднял маски с пола, сложил одна на другую и засунул глубоко под диван. Сожжет потом как-нибудь, при случае.

Даниил тоже не спал всю ночь. А может быть, что и задремал ненадолго, сам того не заметив и приняв за сон рой диких, ярких, кричащих, обрывистых мыслей и образов, мятущихся, как охваченная паникой толпа. Еще он думал о Лиле. Хотел позвонить ей, но вспомнил, что не знает номера телефона. Даниил открыл ее страницу в социальной сети и послал сообщение: «Ты в порядке? Как самочувствие?» – и, подумав, приписал: «Я беспокоюсь». Прозвучало по-взрослому. Лиля ничего не ответила.

Первым, кого Даниил увидел ранним утром, был водитель Андрей, растрепанный, встревоженный и запыхавшийся.

– У вас все хорошо, Даниил Петрович? До вас родители не могут дозвониться.

Он совсем забыл про телефон: тот лежал на тумбочке в прихожей, темный, разрядившийся и холодный. Даниил подключил зарядное устройство и на протяжении следующих восьми часов слышал голос мамы каждые пятнадцать минут, за исключением того времени, в течение которого они с отцом летели из Москвы в Петербург. При встрече папа крепко пожал ему руку и обнял, долго прижимая к себе и похлопывая по спине. У мамы был такой вид, словно она примчалась домой, готовая сразиться с целым отрядом вооруженных бандитов, чтобы защитить своего сына. Наверное, учитывая характер сегодняшних новостей из Северосумска, ее можно было понять.

Отец быстро уехал, вероятно к Глотовым, а мама осталась с Даниилом и окружила его такой заботой, какой он не помнил с тех пор, как в девять лет болел скарлатиной. Она не отходила от него ни на шаг, тревожно заглядывала в глаза, а вечером даже предложила почитать вслух, что уж не лезло ни в какие ворота. Даниил подумал, что, узнай мама о том, где он был и как провел прошлый вечер, забота и помощь понадобились бы ей самой. Предложение почитать он твердо отклонил и сказал, что хочет побыть один.

– Конечно, конечно, – согласилась мама, вышла из его комнаты и тихонько прикрыла за собой дверь.

Даниил снова вошел в Сеть и увидел, что Лиля изменила фотографию на странице. Вместо нее самой, улыбающейся из вороха рыжих листьев, на аватаре появилась зажженная свеча на черном фоне. Даниил прочитал на городском портале список погибших и все понял. Под картинкой со свечой на странице Лили были стихи.