Майкл Маршалл - Мы здесь

Так что кто-то все-таки мог здесь побывать и, вынув наобум пару тетрадок, полистать их. Но кто? Для молодой поросли городка такая задача чересчур сложна: во-первых, в традиционно обдолбанном виде с такой умственной нагрузкой не справиться, а во-вторых, у них не хватило бы воображения. Ну а те, у кого натура откровенно сволочная, непременно перевернули бы все вверх дном, да еще и отметились бы какашкой посреди коврика.

Н-да, вот ведь загадочка… Может, рассказать об этом Дэвиду? Пусть вылезет из своего писательского кокона. Хотя сомнительно. Талье помнилось, как стекленел его взгляд при ее рассказе о Джорджевом автостопщике. Хватит с него сильных впечатлений.

Вскоре она утомилась от перегонки этой проблемы по кругу и с двухчасовым опозданием затеяла кормить кошек. Вся четвероногая бригада была уже в сборе и терпеливо дожидалась, отираясь возле ног хозяйки с намеком, что давно уже пора подкрепиться.

Присев наложить в кормушки консервированной дряни из банок, Талья невольно остановилась взглядом на дверце кухонного шкафа. Надо же, внизу покорябанности, пятна ржавчины… И весь дом неожиданно показался ей маленьким. А еще старым и убогим. Раньше такого ощущения у нее не было. Это была Тальина крепость, уютный оплот, который она не без гордости демонстрировала входящим (вернее, продемонстрировала бы, если бы кто-нибудь к ней пришел). А сейчас ощущение было такое, словно только что лопнул мыльный пузырь или воздушный шарик, брызнув наружу всем тем, что делало это жилище домом, и оставив лишь сморщенную пустую оболочку.

Хозяйка выпрямилась. Огляделась. Бабища пятидесяти пяти лет, одиноко живущая в трейлере с оравой кошек. Так ли себе все это представляла юная Тэлли-Энн, когда жизнь еще только начиналась? Определенно нет. Та разбитная штучка мерила себе еще как минимум несколько лет вольного житья, забав и игр, а затем, разумеется, свадьбу – необязательно богатую, но развеселую, с угощением для друзей на самых изящ-ных бумажных тарелочках, какие только бывают в «Доллар три», где все товары не дороже доллара. Дети – да не один, а, можно сказать, маленький выводок. Школьные концерты. Дворовые распродажи. Типа того. За большинством всего этого Уиллокс уже не гонялась: ей это было элементарно не по возрасту. Ей бы сейчас впору сетовать, что, мол, сколько можно бабке за так сидеть с внучатами – она что, резиновая, на всех разрываться?

Но сетовать ей было некому – тому, кто бы знал, что она все это не всерьез, человеку, который за годы все это уже слышал-переслышал, и теперь с него как с гуся вода, потому как столь многое уже пережито вместе.

Вот чего ей действительно не хватало.

Между тем кошки, самозабвенно уплетая корм, как на уздечке вились вокруг своих кормушек, и Талья с любовью смотрела на них.

А затем в дверь постучали.

Когда она вышла из трейлера, поднялся ветер. Вот так же было и предыдущей ночью, когда стук послышался вторично, – только тогда хозяйка дверь не открыла, а осталась, кутаясь в халат, сидеть внутри на тахте. Чувствовалось, что когда стучится тот, кого за дверью нет, то лучше всего поступить именно так.

Нынче же она решила действовать по-иному. Потому-то, приняв, как обычно, ванну, Талья надела не трико с розовым махровым халатом, а платье – кремовое с вкраплениями цвета беж. Оно лежало у нее не первый год и, понятное дело, на бедрах и талии, бюсте и руках сидело теперь в обтяжку, отчего Уиллокс, вероятно, смотрелась, как танкетка в пустынном камуфляже, но это было лучшее из того, что у нее имелось.

Когда она открыла дверь, снаружи никого не было, но женщина решила: не может такого быть, чтобы к тебе в дом стучались три ночи подряд и вместе с тем снаружи в самом деле никого не было.

Услышав внизу аккуратный шорох, она увидела у себя в ногах Тилли. Ее любимица стояла и смотрела на хозяйку снизу вверх, очевидно недоумевая, с чего вдруг толстуха мама на ночь глядя покинула тепло и уют их общего гнездышка.

– Мамочка просто ждет, – объяснила Талья и нагнулась почесать Тилли за ушками. – Иди домой, я сейчас вернусь.

Кошка то ли поняла ее, то ли не очень, однако, несколько раз нюхнув воздух, повернулась и ушла обратно в трейлер.

А писательница осталась стоять. Ждать она на самом деле не так уж и ждала. Чего ждать-то?

Но не уходила.

Спустя минут десять она услышала, как ее кто-то окликает. Голос доносился слабо, как и в первую ночь. Как будто зовущий явился из невесть какой дали и так утомился, что пока этот призрачно-тихий оклик был единственным, на что он способен.

Тем не менее на этот раз голос исходил не со стороны кладбища, а с другого направления – из-за дороги, оконечность которой уходила к крутым берегам речки. Расстояние примерно одинаковое, и звучание голоса, как и тогда, доносилось вполне отчетливо:

– Тэлли-Энн.

Слабо так, как будто с придыханием. Словно бы миг смерти закинул этого страдальца в такую даль, такую темень, что у него двадцать лет ушло, чтобы вновь добраться до родимого порога. А брел он в основном пешком, местами даже на четвереньках, за исключением, быть может, лишь того отрезка, где его до Рокбриджа подкинул на своем побитом внедорожнике Джордж Лофланд – некогда, может статься, приятель и собутыльник покойного.

– Я иду, – сказала женщина и, прикрыв дверь трейлера, двинулась по дороге. Она перелезла через цепь на ее оконечности и пошагала дальше по спутанным космам травы.

Несколько минут ушло на то, чтобы добраться до места, где тропа уходит влево, вписываясь в изгиб над каменистым склоном берега. Спуск начинался довольно сносно, но вскоре на пути все чаще стали попадаться низкие кусты и спутанная поросль. Талья какое-то время шла поверху, пока кустарник не сгустился так, что проще оказалось лезть сквозь него, чем искать заросшую тропу на трехметровом склоне. Да и его , кем бы он ни был и где бы ни находился, высматривать отсюда было сподручнее.

Кого она дурачит или развлекает? Она знала, кто это может быть, или, во всяком случае, знала, что это тот, кого она желала бы видеть. А иначе зачем вот так, ночной порой, пробираться в лучшем своем платье под набирающим размах ветром и льдистыми крапинами дождя? Уиллокс продвигалась споро, раздвигая перед собой лапы кустов. Впереди, чувствовалось, что-то начинало смутно вырисовываться.

– Тэлли-Энн.

Талья двинулась еще быстрее. А спустя примерно минуту послышался еще один звук, сливающийся с ветром, но идущий как будто бы с другого направления.

Похоже на смех. Но голос отчего-то высокий, похожий, скорее, на женский.

Талью охватила растерянность. Что, если это голос вовсе не Эда? Что, если какие-нибудь гадкие соплезвоны забрались в ее отсутствие к ней в дом, нарыли в старых дневниках то прежнее имя, которое она же и упомянула в каком-нибудь своем сентиментальном воспоминании о тех днях, когда жизнь ее была неизмеримо богаче и полней?