Майкл Маршалл - Мы здесь

Я повернулся, чтобы уйти, чувствуя неловкость от того, что вмешиваюсь в ход его болезни, и тут понял, что в палате есть кто-то еще. В углу здесь стоял развернутый к кровати стул, на котором сидел человек то ли помоложе больного, то ли в несравненно лучшей физической форме. Локти его лежали на коленях, а пальцы были плотно сцеплены. Мерно покачиваясь взад-вперед, он не сводил глаз с мужчины на кровати.

– Билли, – тихо произнесла Лиззи.

Тот не отозвался. Брюнетка положила ему на плечо ладонь:

– Сколько ты уже здесь?

Он облизнул губы:

– Двое суток.

– Что произошло?

– Сердце. Приступ.

– Так ведь ему же всего…

– Я знаю. Знаю . Но к этому все шло. Теперь мне это понятно. Мы с ним вот уж несколько лет не виделись. Я не представлял, каким он за это время стал. Думал, что это я теряю веру, постепенно становлюсь полым. А это был как раз он .

Фигура на кровати задышала тяжело, с натугой.

– Нет, – подаваясь вперед, произнес Билли. – Нет…

Через несколько секунд человек шумно, по-коровьи выдохнул, и ритм подъема-опадания его груди вроде как выровнялся. Лиззи стояла возле кровати, глядя сверху вниз:

– Почему здесь с ним никого нет?

– Да почему, были… Я здесь сам пробыл весь день, только в сторонке, чтобы не мешать. Доктора говорят, что он стабилен, потому и разошлись домой, чуть отдохнуть, переодеться, всякое такое…

– Ну, если доктора говорят, то… Может, все еще нормализуется.

Ее собеседник покачал головой. В скудном свете трубки его лицо выглядело заострившимся, полупрозрачным. Не думаю, чтобы он в эту минуту даже догадывался, что, помимо его знакомой, в комнате находятся еще двое.

– Я это чувствовал, – сказал он. – Не понимал, но чувствовал . Вот почему… вот почему. Это не было моей виной.

Лиззи поглядела на нас.

– Уйдите, – попросила она.

В ней сейчас не наблюдалось ни эфемерности, ни флера позерства. Ощущение было такое, что, если мы сейчас же не уйдем, с нами непременно случится что-нибудь дурное.

– Крис, – произнес я… И тут человек на кровати издал тихий и вместе с тем ужасающий звук. Он как будто бы силился сделать очередной вдох, но вдруг ощутил, что мир ему в этом отказывает.

Еще одна судорожная попытка, и на этот раз, судя по звуку, она ему удалась, но сам воздух внутри тела пошел куда-то не туда, как будто там для него уже не было должного места. Глаза больного открылись, незряче уставившись в потолок, и в них читалось все исчерпывающее знание о том, что с ним сейчас происходит. А поскольку он это знал, его знание неизбежно передавалось и нам.

– Вызовите сестру! – очнулась от ступора Кристина. – Джон, надо…

Последний выдох – такой долгий, что просто удивительно, как могла вмещать в себя столько всего пара легких! Как будто бы из груди исходили не застоялые остатки перегоревшей воздушной смеси, а вся совокупность вдохов, сделанная им когда-то. Все тридцать с чем-то лет воздыханий и чихов, юношеское и детское хлебание воздуха на природе и в классных комнатах, хватание его полной грудью перед задуванием свечек на именинных тортах и даже первый, пробный хлебок воздуха холодного нового мира, дающий силу взреветь во всю мощь новорожденного организма.

Билли – тот мужчина, что вначале сидел на стуле, – теперь стоял. Притиснув руки к бокам, он приблизился к кровати. Глаза его были закрыты.

– Прощай, мой друг, – прошептал он.

Дыхание умирающего иссякло или, во всяком случае, дошло до точки, где уже не могло возобновиться. В жизни человека на кровати происходить теперь было нечему.

В ту же минуту стоящий рядом с ним Билли начал как будто сгущаться . Может быть, что-то случилось с подсветкой, которая на момент нашего входа в палату несколько скрадывала, притушевывала его фигуру, делая ее слегка расплывчатой, призрачной (настолько, что я его поначалу даже не заметил), а теперь он вдруг на глазах начал обретать телесность. Я имею в виду не габариты, а скорее некую явственность .

Какое-то время он стоял недвижимо, а потом вдруг сделал неимоверной глубины вдох, и глаза его распахнулись.

– Х-ха! – выхлестнул он голосом.

И задышал, задышал взахлеб.

– Ха! – И он начал нарезать круги по комнате, быстрей и быстрей, шарнирно работая руками и ногами.

– О да-а! – прорычал он сам себе и рассмеялся развязно, словно был навеселе. – Именно так я себе это и представлял!

Он еще раз с медленным блаженством, до отказа, хлебнул воздуха и задержал дыхание, как бы смакуя новый вкус.

– Билли, – тревожно позвала Лиззи, – Билли, успокойся!

Мужчина не обратил на нее внимания. Сделав еще один сумбурный круг, он, натолкнувшись, чуть не сшиб меня с ног и, раскрылив руки, пружинисто вышел из палаты вон.

Лиззи выбежала следом, оставив нас с Кристиной рядом с остывающим телом и совершенно без понятия о том, что вообще происходит.

– Что это, черт возьми, было? – повернулся я к подруге.

– Пойдем скорей домой, – забеспокоилась та, бросив быстрый взгляд на покойника. – Нам… надо кое-что обговорить.

Домой мы, впрочем, не пошли. Уже в такси нам стало ясно, что если Райнхарт решит вернуться и поставить в споре точку, после больницы начнет вынюхивать, где мы живем. Мы оба понимали, что у него эти сведения или уже есть, или ему ничего не стоит их получить, ну а запереть себя наверху многоэтажки – крайне невыгодная оборонительная позиция.

Очень неприятно было сознавать, что я от него прячусь, но, с другой стороны, я же не конченый болван (и не судите по внешности!). Если нам предстоит встретиться снова, то выбор обстановки должен быть уже за мной, или уж, во всяком случае, я должен располагать достаточным временем, чтобы начать спокойно выпрямлять спину и шевелить конечностями и не быть, как сейчас, квелым инвалидом, готовым в любой момент вырубиться. Сейчас даже само бултыхание в такси ощущалось как продолжение мордобоя, а в мозгу у меня клубилась такая тошнотная муть, что я не вполне мог ручаться за достоверность происходившего в той палате-одноместке.

Раздумья о том, куда приткнуться среди ночи, – неплохой способ подытожить, какими связями по жизни ты, в сущности, обладаешь. Вывод был неутешительным. Ресторан как укрытие никуда не годился, равно как и квартиры кого-либо из персонала. Даже если бы мы – как-никак коллеги! – все же навязались им в постояльцы, сама связь с «Адриатико» эту возможность вычеркивала. Райнхарта за обедом я выследил, используя именно эту цепочку – что теперь мешало ему сделать то же самое, только в обратную сторону? Единственным человеком, к кому можно было обратиться еще, была Кэтрин, что, сами понимаете, исключалось. Пошерстив и отбросив всех остальных знакомых ввиду их бесполезности, мы несколько минут сидели в молчании. Затем Кристина взяла меня за руку.