Райчел Мид - Серебряные тени

Я судорожно сглотнула и попыталась придумать нечто внятное.

– А я и не спорю! Я просто хочу напомнить тебе, что анализ окаменелостей связан с крупнолистными и мелколистными растениями. А ты почему-то углубился в фотосинтез.

Эмма что-то себе подобрала и отошла, а у меня подкосились колени.

– Господи! – прошептала я, когда она находилась на безопасном расстоянии.

– Поэтому надо соблюдать осторожность, – тихо сказал Дункан.

Занятие закончилось. Остаток дня я нервно ждала, что Эмма донесет на меня кому-нибудь из начальства и меня отволокут на очищение или, что хуже, кинут в темноту одиночной камеры. Как обидно, что нас подслушала именно она! Другие заключенные не проявляли ко мне дружелюбия, но я уже смогла определить самых перспективных кандидатов в союзники. А Эмма… она оказалась хуже всех. Остальные время от времени делали ошибки, вроде Хоуп: говорили что-то невпопад и получали наказание. Только моя благонравная соседка по комнате никогда не отклонялась от безупречных алхимических формулировок. Более того – она старалась подставить тех, кто оступался. Я искренне не понимала, почему она все еще «гостит» в центре.

Однако за мной никто не приходил. Эмма в мою сторону даже не смотрела, и я решила, что она услышала только поспешную отговорку Дункана насчет фотосинтеза.

Наступил час исповедания, и мы побрели в часовню. Некоторые уселись на раскладные стулья, а другие, как и я, принялись расхаживать по залу. Накануне было воскресенье – день, который стал крохотным исключением из правил жесткого расписания. Вчера здесь появился проповедник, который провел в часовне настоящую церковную службу и помолился о спасении наших душ. Мы внимали его словам, сидя на длинных скамьях рядом с инструкторами.

Тем не менее служба подняла мне дух – не благодаря ее содержанию, а просто потому, что стала хорошим способом вести отсчет времени. Любая информация, которую мне удастся добыть, сможет мне пригодиться… По крайней мере, я на это надеялась.

Вот почему я каждый день перед собранием читала надписи на Стене истины. Я выучила наизусть истории заключенных, которые угодили в центр перевоспитания, и жаждала найти в их посланиях хоть какую-то зацепку. В основном я натыкалась на схожие фразы, и сегодняшний день не стал исключением. «Я прегрешила против себе подобных и глубоко раскаиваюсь. Прошу принять меня обратно. Единственное спасение – это человеческое спасение». Соседнее гласило: «Пожалуйста, выпустите меня». Увидев, что порог часовни переступила Шеридан, я уже собралась присоединиться к остальным, но внезапно мой взгляд упал на тот участок стены, до которого я еще не добиралась. Там коряво значилось: «Карли, прости. – К.Д.».

У меня отвисла челюсть. Неужели, это невероятно!.. Но чем дольше я глазела на надпись, тем глубже становилась моя уверенность, что я вижу извинение перед моей сестрой Карли, написанное Китом Дарнеллом – типом, который ее изнасиловал. Я способна допустить, что это могла быть иная Карли и какой-нибудь горе-алхимик с теми же инициалами, но сердце говорило мне, что я не ошиблась. Я знала, что Кит проходил перевоспитание. Его преступление сильно отличалось от того, в чем обвиняли меня, кроме того, недавно его выпустили… Правда, «недавно» случилось месяцев пять тому назад. А еще к моменту освобождения он практически превратился в зомби. Было дико думать, что Кит бродил по этим коридорам, посещал бесконечные занятия и претерпевал те же процедуры очищения, что и я. Но еще больше пугала мысль о том, что я могу выйти отсюда такой же, как он.

– Сидни! – доброжелательно окликнула меня Шеридан. – Ты к нам не присоединишься?

Краснея, я поняла, что буквально прилипла к стене, и опрометью бросилась к группе.

– Извините, – промямлила я.

– Стена истины всегда вдохновляет, – заметила Шеридан. – Ты нашла нечто, что задело твою душу?

Я задумалась над ответом и решила, что в данном случае правда мне не должна повредить. Возможно, признание даже пойдет мне на пользу – ведь Шеридан постоянно пыталась заставить меня говорить.

– В общем-то, я удивилась, – произнесла я. – Я узнала знакомое имя… того, кто был здесь до меня.

– Он совратил тебя с пути истинного? – с наивным любопытством поинтересовалась Лэйси.

То был один из тех редких случаев, когда кто-то проявил ко мне личный интерес.

– Не совсем, – ответила я. – И это я о нем сообщила – отправила его сюда. – Заключенные посмотрели на меня с интересом, и я добавила: – Он имел дело с дряхлым мороем-маразматиком и брал у него кровь. Говорил морою, что ее используют для исцеления… В действительности он – тот парень, которого я знала – продавал ее местному татуировщику, который применял ее, чтобы продавать улучшающие способности наколки обычным студентам. Кровь, разведенная в туши, помогала им достигать отличных результатов, особенно в спорте, но вызывала опасные побочные эффекты.

– А твой друг – он знал? – недоуменно спросила Хоуп. – О том, что вредит людям?

– Он мне другом не был. Никогда – ни до, ни после своих делишек, – резко возразила я. – И, да, он знал. Но его ничегошеньки не волновало. Его интересовала только прибыль, которую он получал.

Заключенные слушали меня завороженно: может, потому что у меня развязался язык… или потому что никогда не слышали столь скандальных вещей.

– Готов поспорить, что морой был в курсе, – мрачно подытожил Стюарт. – Еще бы! Конечно, морой сразу сообразил, для чего используют татуировки и как рискуют те люди! Наверное, он притворялся маразматиком.

Прежняя Сидни – то есть та Сидни, которая была в центре новичком – поспешила бы встать на защиту Кларенса и сказала бы, что морой в афере Кита не участвовал. Но теперешняя Сидни, которая видела, как заключенных наказывают и за гораздо более невинные фразы, и успевшая за неделю дважды подвергнуться очищению, – оказалась умнее.

– В мои обязанности не входила оценка поведения мороя, – произнесла я. – Они поступают так, как им диктует природа. Но я уверена, что ни один человек не имеет права подвергать других людей таким экстремальным экспериментам, как делал тот парень. Поэтому я о нем и сообщила.

К моему изумлению, все закивали, и даже Шеридан посмотрела на меня одобрительно.

– Весьма разумно, Сидни, – вымолвила она. – Однако что-то пошло не совсем правильно, раз ты не извлекла из происшествия никаких уроков и очутилась здесь.

Алхимики вновь неприязненно уставились на меня, и на секунду я лишилась дара речи. Мне стало трудно дышать. Я изредка упоминала Адриана в разговорах с Дунканом, но сейчас все было иначе. Дункан меня не осуждал, не порочил мою любовь. Как я могу говорить о том, что для меня настолько важно и дорого, перед заключенными и Шеридан? Они моментально начнут меня осуждать и назовут мое чувство чем-то мерзким. Наша с Адрианом любовь прекрасна. Мне не хотелось выставлять ее напоказ перед теми, кто будет с удовольствием ее топтать.