Кристина Старк - Крылья

«Новая герцогиня с трепетом относится к бывшей жене герцога, которая все еще не пробудилась от странной болезни. Она много времени проводит у постели больной, а также с усердием изучает латынь и заботится о птицах Марии-Изабеллы. Ловчие соколы признали в ней хозяйку, а попугаи обзавелись потомством. Птицы – изумительное украшение герцогского сада, как хорошо, что о них есть кому заботиться…»

«Герцогиня Анастасия-Рената с особым рвением занялась воспитанием своего приемного сына. Юный герцог Эстенсе изучает английский, русский и французский языки. Также были найдены учителя китайского и арабского. Помимо этого мальчик осваивает верховую езду, воинское искусство и основы медицины. Герцогиня Анастасия-Рената не решается отпускать ребенка в школу при монастыре и предпочитает, чтобы юный герцог не покидал родовое поместье. Она оберегает сына от любых потрясений».

Так начинается эта история. История династии Фальконе. Короткие заметки, касающиеся событий почти пятисотлетней давности, когда-то были обнаружены в библиотеке одного из старинных особняков и с тех пор бережно передавались по наследству. Я любил читать эти истории, будучи мальчишкой, и всегда недолюбливал предка герцога Феррарского. Еще бы, разве он не негодяй? Стоило жене заболеть, и он тут же нашел ей замену.

Только когда мне исполнилось тринадцать, мать показала мне вторую часть архива. В этих новых архивах, написанных куда более подробно и обстоятельно, больше не фигурировали Мария-Изабелла и Анастасия-Рената. Мою прапрапра– (и еще пару десятков пра-) бабушку звали Мария-Изабелла-Анастасия-Рената Санторо-Фальконе. Не было никаких двух герцогинь. Была одна герцогиня. И два тела. Ее душа вылетела из родного тела и оказалась в теле другой женщины. Но герцогиня нашла способ вернуться в свой дворец и рассказала обо всем мужу. И герцог поверил ей…

– Как?! – спрашивал я у матери, захлопывая Книгу Откровений. – Как это возможно?

– Анастасия и Рената – оба этих имени означают «ожившая». Разве тебя это не насторожило?

– Да, но…

– Ты особенный, Кристиан Габриэль, – улыбнулась мама, но улыбку вряд ли можно было назвать счастливой. – Как и вся наша семья. Иностранные языки, география, психология, умение постоять за себя и самое главное – одиннадцать цифр телефонного номера, которые ты должен знать как Padre nostro [12]. Еще чуть-чуть, и ты поймешь, зачем все это. Я так не хочу забирать у тебя детство, но приближается то время, когда с детством придется распрощаться. Прости меня, bambino [13].

Мама гладила меня по голове, в ее глазах стояли слезы.

– Черт, это же всего лишь какие-то дурацкие легенды, мам, почему ты плачешь?

– Не чертыхайся, Крис.

– Почему ты плачешь? И какое дело ко всему этому имеет дурацкая Мария-Изабелла-Анастасия-Рената с ее дурацкими попугаями?!

– Dio mio… [14]

Меня зовут Кристиан Габриэль Фальконе. Я родился в 1984 году в Лугано, Швейцария, и провел все свое детство в родовом поместье у предгорий Альп – на первый взгляд детство обычного мальчишки, в меру любопытного, в меру драчливого, в меру упрямого, который терпеть не может школу, дерется с братьями и то и дело доводит до слез нянек и учителей. Но это только на первый взгляд. «Детство обычного мальчика» наступало только тогда, когда учителя расходились по домам: большую часть своего времени я должен был учиться. И выборка предметов, которым уделялось особенное внимание, казалась по меньшей мере странной: география, психология, медицина, единоборства, искусство владеть собой («искусство не быть размазней», как в шутку называл его мой брат Альцедо) и многочисленные иностранные языки. Немецкий и итальянский – официальные языки Швейцарии – были моими родными. С русским и китайским тоже проблем не возникло: вопросами питания в нашем доме распоряжался Пенгфей – повар-китаец, а всеми остальными вопросами – русская няня Ника. Если я хотел есть – я должен был попросить об этом на китайском, если я хотел что-нибудь еще, я должен был сказать это по-русски. Не слишком замысловатый, но действенный способ. До сих пор в вопросах выбора блюд мне легче всего использовать китайский, а слова ободрения и поддержки лучше всего даются мне на русском.

Был еще один язык, на котором мы говорили только в семейном кругу и который мне вряд ли пришлось бы использовать где-то еще: латынь. Язык Цезаря и Цицерона, язык эпохи Возрождения, язык Римской империи и Ватикана, язык науки и, как ни парадоксально, – религии. Я недоумевал, как язык, которым была пропитана история, мог вдруг кануть в небытие: где все эти люди, которые должны сейчас болтать на нем без умолку, писать письма, читать утренние газеты? Говорить на латыни было все равно что стрелять из старинного арбалета или носить доспехи – я чувствовал себя особенным и предвкушал тот момент, когда встречу и других людей, говорящих на латыни. Родители говорили мне, что этот момент скоро настанет.

Родители словно готовили нас к чему-то: меня, Кора и Альцедо – двух моих братьев и сестру Диомедею. Они словно боялись, что вот-вот случится что-то ужасное. Что кто-то разлучит нас, похитит, увезет туда, где родители не смогут о нас позаботиться.

Одиннадцать цифр телефонного номера мы повторяли вместо молитвы перед сном, начиная с трехлетнего возраста.

– Зачем мне помнить эти цифры? Надоело! – бушевал я после очередного напоминания отца.

– Кристиано, – отец садился рядом и поправлял мое одеяло. В эти минуты он выглядел таким серьезным, что дух захватывало. – Что бы ни случилось, где бы ты однажды ни проснулся, ты должен помнить этот номер. Всего один звонок, и мы прилетим за тобой, где бы ты ни был. И… как бы ты ни выглядел.

– Что это значит?

– Просто давай еще раз повторим цифры: плюс сорок один, девяносто один… Ты помнишь, что нужно нажать два раза ноль, если телефон старый и на нем нет кнопки плюса?

– Да.

– Предки с ума посходили, – сказал однажды Кор, мой старший брат, швырнув на пол рюкзак с книгами. Он был явно не в духе. – Да имел я все эти языки, и мне блевать уже хочется от географии.

Ему исполнилось уже пятнадцать, он учился по восемь часов в день: сначала школа, потом дополнительные занятия, – и когда наконец приползал домой, то выглядел, честно говоря, не ахти.

Кор сплюнул прямо на пол гостиной, взъерошил черные, как перья ворона, волосы и еще раз процедил сквозь зубы:

– С ума посходили.

Я сидел на полу, подпирая спиной стену, и возился со своим ловчим ястребом. Птица повредила себе лапу, когда атаковала лису. Какая же дуреха атакует лису, а?

Но Инсанья [15]была рабой своего имени и была бесстрашна до кончиков когтей. Я пожал плечами и продолжил накладывать шину ястребу на лапу. Мне даже возразить было нечего: родители явно перегибали палку со своими бредовыми затеями. Ну зачем нормальному человеку зубрить, какая валюта ходит в той или иной стране? Или зачем ребенку знать, как останавливать обширные кровотечения? Когда можно нажать на три кнопки телефона – и через три минуты прикатит скорая. Мне было тринадцать, и вместо всей этой чепухи, вроде географии и медицины, я с легкостью нашел бы дела поинтереснее: например бегать с Инсаньей по полю и ловить кроликов…