С. Тремейн - Холодные близнецы

Но Эмили, по крайней мере, сказала правду: Лидия не входит в число ее друзей, и вряд ли когда-нибудь ей будет предоставлена подобная привилегия.

Во мне разгорается материнский гнев и судорожное желание защитить Лидию, но я как-то справляюсь с приступом, иначе бы я залепила другой девчонке пощечину:

– Девочки, давайте пускать блинчики!

– Но я хочу домой, – Эмили надувает губы.

– Попозже, Эмили, милая. А сейчас мы будет по-настоящему веселиться! Идем за маяк пускать блинчики!

Это одна из любимых забав Лидии – пускать по поверхности воды плоские камушки. Волн там нет – их гасят базальтовые и гранитные блоки, лежащие под знаменитым маяком Стивенсона.

Лидия обожает пускать блинчики вместе с отцом.

Эмили тяжко вздыхает, и Лидия говорит:

– Эмили, пожалуйста! Мы вместе поиграем, я тебя всему научу. Пожалуйста!

– Ох, ладно.

Втроем мы целеустремленно спускаемся к ровной водной глади у базальтовых блоков. Мы вынуждены карабкаться, перешагивая через ламинарию, и аккуратно ступать по корке гниющих водорослей. Эмили морщит нос.

Мы оказываемся на крошечном пляже. Лидия находит гальку и демонстрирует ее Эмили:

– Смотри, тебе нужен круглый камень, и его надо кинуть, чтобы он отскакивал от воды.

Эмили кивает. Блинчики ее не интересуют. Лидия откидывается назад и бросает камушек. Он трижды жизнерадостно подскакивает на воде, и Лидия говорит:

– А теперь ты, Эмили. Твоя очередь!

Эмили не движется, и Лидия пытается снова:

– Эмили, хочешь я найду камень, чтобы ты кинула? Можно?

Я беспомощно смотрю на Лидию. Моя дочь старательно смотрит себе под ноги. Когда она находит камушек нужной формы, то отдает его Эмили. Та глядит на меня, потом на море и с равнодушным видом кидает гальку. Блинчик, равнодушно булькнув, тонет. Эмили засовывает руки в карманы.

Лидию раздирает отчаяние. Пока я гадаю, что мне делать, моя дочь говорит:

– А представь, если бы все люди в мире выстроились бы в очередь, чтобы посмотреть на гусеницу.

Эмили молчит. Моя дочь продолжает:

– Представь, если бы они все так сделали, то для них нужно было бы огромное кафе, но там некому было бы готовить, потому что все стояли бы в очереди!

Вот очередная из ее безумных идей, полет детской фантазии. Обычно они обсуждали такие вещи с Кирсти, радостно вереща и ныряя в дебри абсурда.

Но Эмили вновь пожимает плечами и качает головой.

– А теперь мне можно домой? – обращается она ко мне.

Эмили Дюрран ни в чем не виновата, но мне хочется ей врезать.

Я почти распрощалась со своей идеей. Сейчас я позвоню Энгусу, чтобы приезжал и забирал Эмили, или переведу ее через грязевые поля, когда спадет прилив, а это будет не раньше чем через час. Но Лидия опережает меня.

– Эмили, давай сыграем на большом телефоне в «Сердитую бабулю»? – предлагает она.

Это меняет все. Эмили Дюрран навострила уши. «Большой телефон» – это айпад, который мы купили, пока у нас были деньги.

– На нашем айпаде куча всяких развлечений! – встреваю я.

Эмили Дюрран хмурится, но уже по-хорошему. Она смущается, но мы ее заинтриговали.

– Папа не позволяет нам играть в компьютерные игры, – признается она. – Он говорит, что они плохо на нас влияют. А здесь мне в них поиграть можно?

– ДА! – заявляю я. – Конечно, милая. – Мне без разницы, что Дюрраны будут злиться, мне необходимо возвести между Лидией и Эмили шаткий мостик. – Девочки, марш в дом! Порежетесь на айпаде в «Бабулю», а я приготовлю вам поесть. Как вам такая идея?

Это срабатывает. Эмили Дюрран проявляет неподдельную пылкость. В итоге мы втроем лезем обратно наверх и вприпрыжку бежим в дом. Я усаживаю девочек в гостиной, где гудит пламя в камине и мерцает экран айпада. Эмили загружает игру и даже хихикает. Лидия показывает ей, как надо пройти первый уровень, чтобы Сердитая Бабуля не врезалась в стекло. Лидия без ума от Бабули.

Девочки утыкаются в экран. Они улыбаются, а вскоре уже смеются – как подруги, как сестры, как Лидия и Кирсти. Я возношу к небу короткую молитву, исполненную благодарности, и тихо – в порядке эксперимента – покидаю гостиную. Мое сердце поет от счастья. Я иду на кухню – собираюсь сделать пасту с мясным соусом. Детям нравится паста с мясным соусом.

Я слышу, как они хохочут и болтают. Меня охватывает облегчение. Однако накануне я представляла себе совершенно другое: как две маленькие девочки с визгом носятся по нашему острову, ищут скользкие ракушки, тычут пальцами в тюленей, приплывших с Кинлоха. Вместо этого девочки заперлись в доме и согнулись в три погибели над айпадом. Такое может быть и в Лондоне, и вообще где угодно. Ну и пусть: Лидия и Эмили все же как-то поладили. Вдруг из этого вырастет нечто большее?

Минуты протекают в безмятежной задумчивости. Я откидываю макароны на дуршлаг, варю соус и смотрю в окно на Орнсейскую бухту и на горы над Камускроссом. Сегодня Торран и Орнсей не так красивы, но впечатляют. Эти места всегда впечатляют. Приятный стальной оттенок неба и моря, кирпичный цвет у засохшего папоротника. Трубный голос лебедей-кликунов.

И детский крик.

Что?

Это Эмили. И она визжит.

Отчаянно.

Я чуть не приросла к месту от переполняющего меня страха. Я не хочу знать, что там творится, и мое «не хочу» сковывает меня. Нет. Только не здесь. Пожалуйста, нет.

Рефлексы побеждают, и я бегу в гостиную. Комната пуста. Крик доносится из нашей с Энгусом спальни, где стоит «адмиральская кровать». Я мчусь в спальню – в углу стоит Эмили. Она истерично всхлипывает и вопит на Лидию:

– Это она! Она! Она!

Лидия сидит на кровати и тоже плачет, но по-другому. Беспомощно и молча. Безмолвные слезы дочери доводят меня до ручки.

– Девочки, что происходит?!

Эмили воет, как зверь, и выбегает мимо меня из комнаты. Я пытаюсь поймать ее, но она не дается мне в руки. Что мне делать? Я не могу позволить ей убежать на берег или на скалы. Сейчас она может запросто упасть, да мало ли что с ней случится!

Я нагоняю Эмили на кухне и притискиваю ее в угол. Она бьется возле холодильника, дрожит, рыдает и вопит:

– Это она! Она говорила! С зеркалом! С зеркалом!

– Эмили, прошу тебя, успокойся, это только… – лепечу я.

Эмили кричит мне в лицо:

– Отвезите меня домой! К маме! Хочу домой!

– Ма-ма…

Я оборачиваюсь.

Лидия с несчастным видом показывается на пороге, на ней розовые носочки и джинсы.

– Мамочка, прости, – говорит она. – Я… я сказала, что Кирсти тоже хочет поиграть… и все.

Слова Лидии провоцируют Эмили кричать еще громче. Она с ужасом таращится на мою дочь и пятится назад, опустив голову.

– Заберите меня домой! Пожа-а-а-луйста-а, увезите меня отсюда! Уберите ее отсюда! Уберите их от меня-а-а! – нескладно кричит она.