Дэн Симмонс - Друд, или Человек в черном

Кто стал бы винить меня, если бы я застрелил Кэролайн и ее любовничка – тощего, чумазого, усатого водопроводчика? Вполне возможно, этот тип успел поваляться в моей постели в моем новом доме даже прежде меня – по крайней мере, я не сомневался, что он на это надеялся.

С другой стороны, осознал я, в глазах общественности Кэролайн действительно является моей домоправительницей, а не женой. Я бы имел полное право убить Джозефа Клоу, будь он ночным взломщиком, но немногие судьи или присяжные оправдали бы меня в убийстве джентльмена, согласившегося отужинать на кухне с моей домоправительницей. Даже чертову бутылку хереса какой-нибудь ретивый прокурор мог бы представить на суде в качестве обличающей улики.

Мрачно улыбаясь, я убрал револьвер обратно в ящик, взял несколько смен белья для отвода глаз, проверил, полна ли фляга, и покинул дом через переднюю дверь. Я не зашел на кухню, чтобы еще раз взглянуть на разрумяненную Кэролайн, – она выглядела очаровательно при свете свечей, несмотря на свои тридцать с лишним лет, – и ее будущего любовника и мужа в лице плюгавого водопроводчика.

Ко времени, когда кеб подкатил к клубу, я беззаботно насвистывал и пребывал в прекрасном расположении духа. Уже тогда я сообразил, как использовать мистера Джозефа Клоу в своих интересах.

Мы с Диккенсом завершили работу над повестью «Проезд закрыт» в конце октября, на месяц-полтора позже, чем предполагали. Я отвечал за вопрос издательских прав и вел переговоры с Фредериком Чапменом, но в результате Джордж Смит из фирмы «Смит, Элдер энд компани» предложил более выгодные условия, и я немедленно передал права ему.

Мы с Диккенсом оба считали, что «Проезд закрыт» так и просится на сцену, а поскольку в наши дни любой вор, имеющий в своем распоряжении подмостки да нескольких актеров, мог запросто украсть любое литературное произведение, сперва написав по нему инсценировку, мы решили опередить всех вероятных воров и написать инсценировку самолично. Диккенс, торопясь закончить все свои дела, чтобы поскорее отбыть в Америку, всучил черновой план пьесы нашему общему другу, актеру и импресарио Фехтеру и поручил мне заняться тяжелой работой по переделке повести для театра, когда он, Диккенс, покинет страну.

В конце октября огромный дом на Глостер-плейс (и даже водопровод) был окончательно приведен в порядок, и мы с Кэролайн дали по случаю новоселья званый обед, послуживший также прощальной вечеринкой в честь Диккенса, который планировал отплыть в Америку девятого ноября. Я нанял прекрасную французскую повариху (в последующие годы она часто работала на нас на полупостоянной основе, хотя и не жила с нами) и принял деятельное участие в составлении меню и надзоре за приготовлениями к торжеству.

Званый обед, первый из многих в доме на Глостер-плейс, удался на славу.

Через несколько дней, второго ноября, я выступил в роли одного из распорядителей на многолюдном и гораздо более официальном прощальном банкете в честь Диккенса, устроенном во Фримейсонс-Холле. Толпа из четырехсот пятидесяти приглашенных гостей – весь цвет лондонского искусства, литературы и театра (все мужчины, разумеется) – собралась в главном зале, а примерно сто представительниц прекрасного пола (включая свояченицу Диккенса Джорджину и дочь Мэри, а также двуличную, но очаровательную Кэролайн Г***) сидели отдельно на верхней дамской галерее. Правда, впоследствии женщины получили дозволение присоединиться к мужчинам за кофием. Дочь Кэролайн Кэрри, теперь уже почти семнадцати лет, тоже присутствовала там. Не в силах справиться с волнением, я дважды письменно обратился к организаторам банкета за подтверждением, что мой заказ на два билета для дам выполнен.

Оркестр Гренадерского гвардейского полка играл на другой верхней галерее. Одним из неожиданных гостей был сын Диккенса Сидни – моряк, чей корабль вошел в Портсмутский порт всего двумя днями ранее. Главную столовую залу украшали британские и американские флаги, а над всеми двадцатью арками сияли позолоченные лавровые венки, на каждом из которых значилось название одного из произведений Диккенса. Лорд Литтон – ныне шестидесяти четырех лет, но выглядевший вдвое старше – председательствовал на банкете и надзирал за происходящим с почетного места во главе стола, похожий в своем черном парадном платье на зоркую хищную птицу.

Когда после длинного ряда хвалебных речей, одна восторженнее другой, Диккенс наконец встал и взял слово, он сначала заговорил сбивчиво, прерывистым голосом, а потом и вовсе расплакался. Совладав с собой, он выступил весьма красноречиво – но, как впоследствии говорили многие, еще красноречивее были его слезы.

Признаться, когда в тот вечер я сидел там за центральным столом, испытывая легкое головокружение от вина и дополнительной дозы лауданума, я задавался вопросом, что сказали бы все эти знаменитые гости – лорд главный судья Кокберн, сэр Чарльз Рассел, лорд Хотон, компания академиков Королевской академии художеств, лорд мэр Лондона, – если бы увидели Диккенса разгуливающим по канализационным туннелям Подземного города. Или если бы догадывались о предположительной участи одинокого молодого человека по имени Эдмонд Диккенсон.

Впрочем, возможно, это никак не повлияло бы на их отношение к Неподражаемому.

Девятого ноября я вместе с Кэролайн и Кэрри отправился в Ливерпуль, чтобы проводить Диккенса.

Писателя разместили в просторной каюте второго помощника капитана на палубе корабля «Куба». (Позже Кэрри спросила меня, где же будет спать сам помощник капитана во время плавания, и мне пришлось признаться, что я понятия не имею.) В этой каюте, в отличие от большинства остальных, можно было дышать свежим воздухом, открыв не только окно, но и дверь.

Во время нашего короткого визита Диккенс был раздражителен и рассеян, и только я один знал – почему. И знал единственно потому, что продолжал общаться с инспектором Филдом.

Хотя Диккенс еще четверть века назад получил ясное представление о пуританских, консервативных нравах американцев, он не отказался от намерения взять с собой в Америку Эллен Тернан, чтобы она сопровождала его в поездке по стране, возможно, под видом помощницы Долби. Разумеется, такой номер не прошел бы ни при каких обстоятельствах, но Диккенс всегда был безнадежным романтиком, когда дело доходило до подобных фантазий.

Мне знать об этом не полагалось, но Неподражаемый поручил Уиллсу переслать молодой актрисе условную телеграмму, которую Диккенс отправит в редакционную контору сразу по прибытии в Новый Свет. Сообщение «Все в порядке» будет означать, что она должна отплыть в Америку ближайшим кораблем, взяв деньги на дорожные расходы у Уиллса, уполномоченного распоряжаться одним из банковских счетов Диккенса. Условная фраза «Добрался благополучно» будет означать, что Эллен следует оставаться на Континенте, где она в настоящее время отдыхала с матерью, ожидая решения своей участи.