Александр Варго - Фрагменты (сборник)

– Мама, – прошептала она; первая слеза, горячая, словно расплавленное олово, скатилась по щеке. – Мамочка.

Она никого не хотела убивать, даже когда ее переполняла ненависть.

– Мамочка, – повторила она и услышала, как смычок дотронулся до струн. Где-то далеко, где-то очень далеко.

Настя смахнула слезу, подобрала длинный, словно разделочный нож, осколок стекла и встала на ноги. С первыми звуками виолончели, еще глухими и далекими, она поняла, что сможет еще станцевать. Это будет последний танец в любом случае. Она сильнее сжала осколок, кровь закапала на дорожку и тут же исчезла в трещинах в бетоне. При вступлении скрипок Настя начала танцевать, спотыкаясь и теряя силы с каждым последующим па. Это был последний танец.

Изображение на экране дернулось, пошло волнами и, наконец, утонуло в густой ряби. Все как всегда. Старенький переносной черно-белый «Рекорд», служивший ему с начала горбачевских реформ, в последнее время часто подводил. Всему есть срок, и он, к сожалению, имеет свойство истекать. Несмотря на это, он не решался его выбросить, перевозил с собой и иногда смотрел новости, заканчивающиеся, как сегодня, полным поглощением изображения и звука. Надо было давно купить радио и настроить на волну первого канала, на котором он был популярен.

Мужчина отставил телевизор на пассажирское кресло. Вряд ли у него получится настроить эту рухлядь. Ничего, завтра о новой жертве заговорит весь городок, телевизор ему даже и не понадобится. Подобной славы он, конечно же, не искал, но… Она нашла его первой.

Они назвали его Ночной охотник. Имя ему нравилось, хотя слабо отражало истинную причину охоты. Он не сопротивлялся. Охотник так охотник. Он уже даже стал забывать собственное имя, данное при рождении. Тем более что по настоящему имени к нему никто не обращался со школьной скамьи. Некому было. Он был один.

Каждый раз, выбирая место следующей дислокации, он не приближался к дому будущей жертвы ближе чем на три километра. У него складывалось такое ощущение, что и они могут его чувствовать, так же как и он их. Он чувствовал их на расстоянии, особенно за пару дней до обращения.

Охотник вышел из машины и огляделся. Он намеренно выбрал старую дорогу. Безлюдно. Будь поблизости какой-нибудь населенный пункт, жертв могло быть больше. А это плохо. Ему нужен был контроль, и в первую очередь над самим собой.

Луна разлила серебро по кронам деревьев, по выщербленной дороге и по бордовому Дукато. Было светло, как в свете уличных фонарей. Охотник боялся таких ночей. Боялся себя. Боялся, что врожденная особенность заведет его еще дальше, будет еще больше крови. Но он также знал, что необходимость его охоты откуда-то свыше. Так надо, и тут ничего не попишешь. Найти и уничтожить – это его смысл жизни.

Охотник откатил дверь кузова, включил потолочный светильник и залез внутрь. Она лежала, завалившись на бок. Девушка лет восемнадцати с опухшим от слез лицом открыла один глаз, а затем второй. Когда увидела вошедшего, замычала и попыталась освободиться от пут. Скотч врезался в загорелую кожу, лицо будто подушка, перевязанная с одной стороны. Его рассмешил ее вид, и он улыбнулся.

– Ну что, время веселья?

Он подошел и поднял ее. Стул, к которому была привязана девушка, скрипнул. Девушка подняла на Охотника большие влажные глаза. Мольба о пощаде – все как всегда. Они просят о пощаде. Все просят о пощаде. Но это пока, временное помутнение, так сказать. До тех пор, пока он не достанет свои инструменты и не сделает им больно. По-настоящему больно. За мольбами приходят ярость и ненависть. Они-то ему и нужны. Нет ничего искреннее этих чувств. Можно фальшиво радоваться, дурачить всех, что любишь их, но ярость и ненависть всегда настоящие.

Охотник посмотрел на девушку и на короткий момент засомневался в правильном выборе жертвы. Нет, он чувствовал – она то, что ему нужно. Он достал свои инструменты. Кусок брезента с множеством кармашков вмещал в себя все – от скальпеля до гаечного ключа на двадцать четыре. Ключ, конечно же, нужен был не для завинчивания гаек. Рожки были заточены до остроты бритвы и причиняли жуткую боль. Раны от коротеньких лезвий были не смертельны, но невыносимо болезненны. Но начинать он любил с самого любимого. Самодельное шило, выточенное из старой отвертки, жало которого постоянно было покрыто ржавчиной. Он никогда не протирал инструмент перед применением. После – да, но перед… Пожалуй, только скальпель поблескивал зеркальной поверхностью, остальные инструменты покрывались ржавчиной и выглядели зловеще. Это раздражало его пленников. Хотя, развяжи он им рот, вряд ли бы оттуда вылетело что-то типа:

– Ты что, собрался в меня тыкать этими не стерильными предметами?! Да у меня же заражение крови будет!

Нет. Этого он не услышит, но в глазах появится страх. Именно страх умереть от заражения крови, СПИДа или сифилиса. Хотя большинство из них понимали, что умрут раньше, чем вирус начнет разрушать организм.

Охотник достал шило и покрутил его перед глазами девушки. Страх был, но еще ему показалось, что на секунду в глазах вспыхнуло понимание того, что на самом деле происходит. Вспыхнуло и погасло. Страх все-таки пока преобладал над всеми другими чувствами.

– Ну, начнем? – Он не спрашивал согласия, он играл.

Размахнулся и воткнул шило в тыльную сторону ладони. Девушка дернулась, что-то промычала и начала закатывать глаза. Он ударил ее по лицу. Кровь пошла носом, расплываясь по скотчу.

– Не спи, милая. Мы только начали. – Он нагнулся к ней и лизнул окровавленный скотч. – Продолжаем?

Вынул шило из кисти, из ранки поднялся небольшой фонтанчик крови и тут же затих. Девушка плакала. Она не понимала, за что. Никто не понимал. Даже отъявленный мерзавец будет уверен в своей невиновности в случае наказания. Нет, Охотник не верил им. Только ярость, только ненависть. Только тогда открывается их сущность.

Он достал канцелярский нож с красной ручкой. С треском вынул лезвие и осмотрел его. Ржавчина покрыла даже режущую кромку. Новые лезвия по остроте уступали разве что скальпелю, но сейчас он сомневался. Сейчас срезать небольшой лоскуток кожи будет трудно.

Охотник погладил девушку по нежному предплечью. Провел ножом от локтя до кисти и обратно. Не нажимая, не вдавливая ржавое лезвие в плоть. Разведка перед боем. Руки девушки были грязными.

– Где же ты так испачкалась? Ай-ай-ай. Ну, ничего, мы сейчас грязное-то уберем.

Он надавил на нож, и лезвие погрузилось в плоть, оставляя бордовую дорожку. Девушка снова затрепыхалась словно мотылек. Нет, она еще не готова. Он сделал надрез поперек руки перпендикулярно первому и отложил нож. Теперь ему нужна была аккуратность, чтобы не прихватить лишнего. Он взял скальпель и принялся за работу. Надрезал уголок и взялся двумя пальцами, немного потянул, и миллиметр за миллиметром лоскуток кожи начал отходить от бывшей хозяйки. Кровь сочилась по кусочкам жира. Он сделал последний надрез, и лоскуток отделился от руки, обнажив неровный, бордовый от крови четырехугольник. Девушка на этот раз не потеряла сознание. Она корчилась от боли, плакала и смотрела на Охотника с мольбой о пощаде в глазах.